– Боитесь, что придется возвращать клиентам деньги? – ехидно спросил Евгений. В его взгляде читалось презрение, и Даша тут же огорчилась за Катерину, которая уж точно не была рвачом.
– Вы не понимаете. – В голосе Кати просквозила королевская надменность. – Дело в том, что мой «Открытый театр» – это площадка для импровизации. Мы не просто ставим спектакли, мы учимся доставать из тайников своей души то, что там скрыто. Потому что психологический эффект театра – проиграть свою эмоцию.
Евгений сейчас был похож на стоящего перед открытыми воротами барана – из того, что сказала Катя, он явно не понял ни слова. Та предприняла еще одну попытку.
– Наш театр – это площадка, на которой мы можем собирать в своем сердце и безопасно «выгуливать» своих «униженных» и «оскорбленных», «обиженных» и «осужденных», «брошенных» и «потерянных» субличностей. В повседневной жизни человек окружен условностями, которые навязывает ему социум. Чаще всего мы не можем поступать так, как нам хочется. А здесь, выходя на площадку и проигрывая сценку, мы можем сами себе дать ответ на вопрос: «А что будет, если я сниму «маску» и поступлю так, как мне хочется? Не так, как всегда?». Это место доступа к собственным ресурсным состояниям. Человек, проигрывая какую-то ситуацию, даже не отдает себе отчета, насколько сильно раскрывается. Поэтому я предлагаю собрать всех в зале и попробовать метод импровизации. Сначала на какую-то отвлеченную тему, а затем предложить сыграть чувство вины, которое мучает человека из-за того, что виновен в чьей-то смерти.
– И вы думаете, это сработает? – с сомнением в голосе спросил Евгений.
– Я считаю, что мы, по крайней мере, можем попробовать, – просто ответила Катя.
* * *
Если начинаешь расследование и у тебя нет ни малейшего представления о том, что случилось, а также если все окружающие ведут себя странно, то нужно выдвинуть первую версию, очертить круг подозреваемых и сосредоточиться на их проработке. Это Макаров знал на собственном, уже весьма богатом опыте.
Конечно, в данном случае первой версией был грабеж, но его мог совершить кто угодно, поэтому для проработки версия годилась слабо. Вторая была записана в маленьком блокнотике, который Макаров привык таскать с собой «на всякий случай», как «дочь Голдберга», именно ее он и намеревался сейчас отработать.
Даже если эта самая мифическая дочь и не была убийцей, вся цепочка событий, приводящих к преступлению, запускалась именно с рассказа Голдберга о ее существовании. Итак, что про нее известно?
Американец сказал, что познакомился с девушкой, с которой у него завязался страстный роман, на Олимпиаде в Москве, и произошло это в июле – августе 1980 года. Значит, сейчас дочери, родившейся вследствие этого романа, должно быть 39 лет. Что ж, это существенно сужает круг подозреваемых.
Сразу после осмотра места происшествия Макаров попросил у дежурного администратора список гостей, а потому точно знал, что сейчас в гостевом доме находятся всего четыре тридцатидевятилетние женщины: унылая мать Ильи и Саши Ольга Тихомирова, ведущая непонятные разговоры на английском языке и предложившая свою помощь при осмотре тела «австриячка» Анна, костюмер Маргарита, уронившая бокал с вином сразу после рассказа Сэма о поисках дочери и после этого спешно покинувшая гостиную, а также организатор всего этого лицедейного шоу, актриса Екатерина Холодова, неожиданно тоже рвущаяся в помощники.
Хозяйка усадьбы Татьяна была старше, красавица Паулина, карьеристка Елизавета, Настя, втравившая Игната и Макарова с ним заодно в эту историю, стоящая рядом с видом преданного пса Даша – существенно моложе. Последнему Макаров отчего-то был особенно рад. Эта Даша начинала ему нравиться. Не так уж и много подозреваемых.
Немного подумав, он решил начать с Маргариты. Во-первых, внезапно охватившая ее дурнота явно указывала, что рассказ американца разбередил в ней какую-то внутреннюю рану. Не зря она выбежала из комнаты чуть ли не в слезах, ой не зря. Кроме того, и это Макаров помнил совершенно точно, во время вчерашнего ужина на правой руке женщины было дивной красоты кольцо – крупное, из потемневшего металла, явно старинное и дорогое. Быть может, это оно – тот самый подарок, по которому Сэм безоговорочно опознал свою дочь?
Сейчас, когда Макаров собрал всех обитателей дома в одной комнате, Маргарита Романовна была бледна и грустна. А вот кольца на пальце уже не имелось. Значит, все правильно, с нее и начнем.
Докурив, он аккуратно затушил окурок, бросил его в урну, вошел в дом, стащил брезентовую накидку, отряхнул ее от воды и кое-как пристроил на вешалку у входа. Из гостиной доносились стук ложек, звяканье бокалов, гул голосов, который обычно возникает, когда много людей, пусть даже не очень хорошо знакомых, собираются вместе.
Что ж, после обеда начнется вторая часть тренинга – то самое проигрывание историй, о котором с таким жаром говорила Екатерина Холодова. В ее теорию Макаров не верил, но согласился попробовать. В конце концов, людей нужно чем-то занять, не то одуреют от скуки. Чтобы вести свое расследование, беседовать с людьми не на глазах (а главное – не на ушах) у остальных, Макарову требовалось что-то наподобие служебного кабинета. Гостиная не подходила, там постоянно кто-то толокся, да и из кухни, в которой царствовала Татьяна, слышно все, что говорится в зале.
Номер, в котором жил Макаров, тоже не подходит, там сосед – длинноногий, вихрастый и ушастый Илья. Мог ли он ночью незаметно для Макарова выскользнуть за дверь, убить старика и вернуться? На этот вопрос у Евгения не было ответа, потому что спал он крепко и после истории с разбитой дверью ни разу не просыпался.
С этой самой дверью, точнее, со стеклом что-то было не так, но с ней Макаров собирался разобраться чуть позже. Сейчас важнее было поговорить с Маргаритой Романовной, так болезненно реагировавшей на все происходящее. Даша предложила воспользоваться ее комнатой, и, немного подумав, Макаров с благодарностью согласился.
Даша же сбегала за Маргаритой Романовной, работавшей костюмером в театре и в свободное время помогавшей Екатерине Холодовой с ее задумкой – за деньги, разумеется. На выездном тренинге она отвечала за подбор костюмов и нехитрого реквизита, который был привезен с собой. Реквизит, кстати, особенно интересовал Макарова.
Он, не прикасаясь к ножу, которым был убит Голдберг, успел хорошенечко его рассмотреть, а во время короткого визита, нанесенного на кухню гостевого дома, убедился в том, что нож вряд ли взят оттуда. На кухне имелся набор, не самый дорогой из существующих в природе, но все-таки довольно качественный, и все ножи были на месте. Кроме того, внешне они сильно отличались от орудия преступления, а Макаров уже заметил, что чувство стиля не изменяло хозяевам усадьбы даже в мелочах. Итак, нож был явно «чужой», а это значило, что его вполне могли «прихватить», к примеру, из театрального реквизита. И этот вопрос нужно было прояснить отдельно.
Маргарита Романовна зашла в Дашин номер, присела на краешке стула и сложила руки на коленях. Пальцы не дрожали, да и в целом ничего не выражало волнения, охватившего ее вчера и так заметного, когда стало известно о смерти Голдберга. Что изменилось за прошедшие два часа? Почему женщина успокоилась? Успела избавиться от улики, которая могла ее выдать, или просто схлынул первый ужас от известия об убийстве?
