– Что это было? – требовательно спросил он.
Даша пожала плечами.
Крик повторился, теперь в нем были визгливые ноты, которые можно было принять за рвущийся из груди хохот. Кто мог то ли плакать, то ли смеяться здесь, в усадьбе, расположенной в двенадцати километрах от другого жилья?
– Я пойду посмотрю, – решительно сказал Макаров.
– Подождите, не надо, это может быть опасно, – слабо запротестовала Даша. Он посмотрел на нее то ли с жалостью, то ли с отвращением во взоре:
– Именно поэтому я и должен сходить посмотреть.
Там, где кончался забор, довольно далеко от ворот, появились четыре фигуры, две высокие и две пониже. Одна из маленьких фигурок вдруг накинулась на вторую и начала щекотать. Вторая снова закричала:
– А-а-а-а!
– Федя, Санька, перестаньте. Вы тут всех жильцов взбаламутите, – сказала приближающаяся к Даше и Макарову высокая стройная женщина в красном пуховике и с забранными в высокий хвост светлыми волосами. – Вы уж простите, но, пока не наорутся всласть, не успокоятся. – Эти слова предназначались застывшим в воротах людям. – Мы их специально уводим на озеро, чтобы они могли набегаться и выплеснуть энергию. Дети, что тут поделаешь.
Стоящий рядом с ней мужчина коротко усмехнулся, словно извиняясь за балующихся детей, но в то же время признавая их полное право так себя вести. Он тоже был высоким и спортивным. Вытащив что-то из кармана, кажется, портсигар, Даша не успела рассмотреть, потому что движение было таким молниеносным, он закурил, коротко кивнул и прошел дальше.
Только сейчас Даша поняла, что перед ней та самая семья, которая занимает номер на третьем этаже. Дети просто балуются, а она уж невесть что подумала! Впрочем, не она одна. Макаров тоже заволновался, она это видела.
– Кажется, я должен сказать спасибо вам за то, что вы поселили меня на первом этаже, а не на третьем, – сказал он, сплюнул под ноги и повернулся в сторону дома. – Вы идете или предпочитаете нахаживать тут пневмонию?
Даша посмотрела на часы – они показывали уже почти половину шестого. Господи, ну где же Екатерина? К счастью, на дороге появилась белая машина, принадлежащая Холодовой. Через минуту актриса въехала во двор, припарковалась на свободном пятачке, выскочила наружу и бросилась обнимать Дашу.
– Дашунчик, ты меня встречаешь, да? Как мило.
Обойдя машину, она достала из багажника довольно вместительный чемодан, щелкнула брелоком сигнализации.
– Такие пробки в Москве, думала, опоздаю, но нет, ничего, успела. Сейчас вещи брошу, и будем знакомиться со всеми. А ты чего на улице, Дашунчик? Волновалась, что я опаздываю?
Положительно ничего нельзя было скрыть от этой женщины.
– Захотелось воздухом подышать, – уклончиво сказала Даша, чувствуя, как спадает напряжение, вызванное Катиным отсутствием, и уходит страх из-за непонятного крика, оказавшегося всего-навсего детской шалостью.
– Смотри не простудись, ты мне здоровая нужна, – погрозила пальцем Екатерина, и они все наконец-то зашли в дом, показавшийся после холода улицы теплым, гостеприимным и комфортным.
В шесть часов все гости собрались на крытой террасе, из которой открывался замечательный вид на озеро и пламенеющие вдали деревья близкого леса. Пошел дождь. Крупные капли стекали по стеклам французских – в пол – окон, сквозь которые было видно вспоминающую об ушедшей свежести траву, еще зеленую, но уже пожухлую, увядающую.
Под навесом дымился мангал, на котором хозяин усадьбы Михаил Евгеньевич собирался что-то жарить к ужину. Сам он, несмотря на дождь, суетился рядом, в брезентовом дождевике, накинутом поверх стеганой куртки, шебуршил дрова толстой витой кочергой да раскладывал на большой решетке что-то завернутое в фольгу, то ли мясо, то ли рыбу.
Чуть вдали над озером поднимался туман, видимо, от того, что вода была сейчас теплее воздуха. Даша вспомнила его вечернюю колкость и зябко повела плечами, хотя на веранде было тепло.
– Я рада приветствовать всех вас на нашем актерском ретрите, – говорила тем временем Катя, высокая, стройная, с забранными в строгий пучок волосами. Ее тонкое одухотворенное лицо выглядело сейчас особенно красивым. Катя всегда неимоверно хорошела за работой. – Наш с вами распорядок будет таким. С понедельника по среду в первой половине дня мы будем проходить теорию. Я расскажу вам о системе Станиславского, о приемах и методах, которые позволяют раскрепоститься на сцене. После обеда мы будем разыгрывать импровизации, в ходе которых каждый из вас сможет понять, каково это – проживать ту или иную эмоцию. Вы также сможете сами придумать или вспомнить из своего опыта ситуацию, в которой вы не знали, как быть, или вам бы хотелось поступить иначе. Убеждена, что, проиграв ее, вы сможете легко найти выход из трудного положения. Собственно говоря, именно на этом и основан психотерапевтический эффект нашего театра.
Даша улыбнулась: со всем сказанным она была совершенно согласна, а в эффективности Катиного подхода убедилась на собственном опыте. Она оглядела собравшихся, чтобы оценить степень их возможного скепсиса. На лице Лизы Мучниковой, работающей в Газпроме, она прочитала что-то похожее на внутреннюю борьбу, словно девушка и хотела поверить Катиным словам и не могла преодолеть свое рациональное нутро.
На лице Анны из Австрии был написан неожиданный интерес, словно, отправляясь в усадьбу, она даже не представляла, чем им тут предстоит заниматься, а сейчас, узнав, сочла это забавным. На лицах мужчин – Игната и Евгения – читалась откровенная скука, им все эти экзерсисы были совсем не нужны и неинтересны. Скучающей и напряженной выглядела и девушка Игната Настя, хотя Даша была убеждена, что вся троица оказалась здесь именно из-за нее.
Понимание и внутреннее удовлетворение сквозило сквозь идеальные черты красавицы Паулины. Интересно, от каких внутренних проблем с помощью театрального искусства собиралась избавиться эта холеная жена богатого мужа, который, как знала Даша из Интернета, был почти на тридцать лет старше своей прекрасной жены?
И только у двоих человек на веранде глаза горели огнем: это были Ольга Тихомирова и ее старший сын Илья. Женщина даже молитвенно сложила руки на груди, раскачиваясь в такт Катиным словам, словно от них зависела ее жизнь. А молодой человек смотрел на актрису так внимательно, что на мгновение Даше показалось – на той вспыхнет одежда. Ее слова отзывались в них так явно и больно, что даже смотреть на это было невыносимо. Даша отвернулась.
Теперь в поле ее зрения оказался Сэм, который занимался тем же, чем и она сама, – наблюдал. Его ровный, ничего не выражающий взгляд перебегал с одного участника встречи на другого, подолгу ни на ком не останавливаясь, но он явно делал какие-то выводы относительно каждого из присутствующих, и на мгновение Даше стало неприятно. Он был чужим, далеким от их жизни и проблем человеком, при этом не участвовал в ретрите сам, что давало Сэму преимущество перед остальными. Становясь свидетелем их маленьких тайн, он никак не рисковал тайнами собственными.
