Мусор. Часть 4
Джонатан Мэйберри
– 14 –
Департамент полиции Нью-Йорка, шестой участок.
12 октября, 17:51.
За один день до события В.
– Вас избили? – спросил Суонн.
Фэйн пожал плечами:
– А вам не все равно?
– Нет.
– Вранье. Всем наплевать.
– Вам не все равно, Майкл, – заявил Суонн. – Вы явно не хотите, чтобы вас казнили, не хотите умереть. Допустим, тогда, в запале, в ужасе от содеянного, в окружении полицейских вы могли желать смерти, но потом… сейчас… умирать вам явно неохота.
– Наверное.
– И что это значит?
Фэйн снова пожал плечами.
– Я-то, может, и хочу умереть, но он нет.
– Он?
– Он, оно, хрен его знает, как назвать. Та тварь у меня внутри. Та сволочь, что убила девять женщин. Боже.
Суонн наклонился вперед, и внезапно увидел наложение двух изображений в полупрозрачном зеркале – своего собственного отражения по одну сторону и Фэйна по другую. При таком освещении его собственное лицо выглядело бледным и призрачным, как и лицо напротив. Неприятное открытие. «Только этого еще не хватало», – подумал Суонн, откинулся в кресле и закинул ногу на ногу.
– Майкл, говоря о какой-то «твари», что вы имеете в виду? Вам мерещатся голоса?
– Нет, ничего подобного.
– Тогда что это? Объясните.
Фэйн вдруг вскочил и подошел прямо к стеклу, остановившись так близко, что оно запотело от его дыхания.
– Слушай, ублюдок, ну давай, говори уже! Что ты там надумал? Что решил?
Фэйн стукнул по стеклу ладонями так сильно, что оно задрожало в раме.
– Кто я такой?
– Майкл…
Фэйн снова стукнул по стеклу. Сильнее. Дверь комнаты наблюдения открылась, и туда ворвались детективы Шмидт и Янофф.
– Что тут, черт возьми, происходит? – спросил Шмидт, но Суонн сделал им знак молчать.
– Давай! – заорал Фэйн и снова с такой силой врезал по стеклу, что, казалось, задрожала вся стена. – Выскажи свое профессиональное мнение, ты, самодовольный козел. Что за тварь в меня вселилась? Чудовище? А? Я что, треклятый вампир?
Еще удар по стеклу.
Суонн прикрыл микрофон и прошептал Шмидту:
– Он может разбить стекло?
– Да ну, – сказал Янофф. – Это каленое стекло полдюйма толщиной. По нему стулом можно врезать, и ничего…
– Кто я? – кричал Фэйн и снова и снова лупил по стеклу.
В местах ударов стекло вдруг покрылось паутиной трещин.
Фэйн замер. Суонн и детективы тоже.
Фэйн отшатнулся и оглядел руки. Никаких следов. Потом поднял глаза на трещины, как будто видел, что происходит за стеклом. Он было повернулся, чтобы отойти, но вдруг застыл, дрожа всем телом от внутреннего напряжения. С жутким яростным ревом Фэйн бросился на стекло и врезал по нему еще раз.
Оно разлетелось вдребезги, Суонн и Янофф со Шмидтом шарахнулись назад, прикрывая лица руками от осколков. Кусками закаленного стекла им посекло плечи, руки и ноги. Порезы были неглубокие, но Суонну показалось, что на нем не осталось живого места. Под градом из миллионов осколков он попятился, рухнул на составленные в ряд кресла и, не удержавшись, сполз на пол. Один из осколков, острый и узкий, словно лезвие меча, вонзился Яноффу в правое бедро до самой кости. Тот вскрикнул и свалился, обливаясь кровью из зияющей раны.
Только Шмидт устоял на ногах. Суонн и Янофф находились ближе к стеклу и своими телами закрыли его от серьезных ран. У него тоже текла кровь, но он со стоном распахнул пиджак и выхватил из кобуры пистолет.
– Стой! – взревел Шмидт. – Стой, сукин сын, пристрелю!
Фэйн уже застыл на месте, потрясенный таким невероятным эффектом и тем, что это все означало. Он замер с поднятыми руками, широко расставив ноги, и так и стоял с открытым ртом, выпучив глаза.
– Господи… – глухо, обреченно выдохнул он в полном отчаянии.
– Господи, – эхом повторил Суонн, глядя на него.
– 15 –
12 октября, 3:18.
Нью-Йоркская пресвитерианская больница.
Ноль дней до события В.
Суонн сидел на краю каталки в больничной робе и носках. Болело все: тело, голова, душа. С тех пор, как в распахнутые двери комнаты допросов и наблюдения ворвались орущие толпы вооруженных полицейских, прошло девять часов с небольшим.
Фэйн не сопротивлялся, но копы все равно навалились на него с дубинками, сшибли на пол и связали по рукам и ногам пластиковыми стяжками. Один из офицеров стоял над ним с тазером, мол, пошевелись только. Лицо Фэйна было в крови, что текла из раны на голове и из носа.
Он все вопил не переставая, но не затем, чтобы его освободили, а просто вопил.
Остальное Суонн помнил смутно. Вокруг него толпилось много людей. Сперва полицейские всех мастей, фельдшеры скорой, потом больничный персонал. Он помнил, как ему делали уколы, ковырялись пинцетами, накладывали швы, но вот сейчас, пока он тут сидел, казалось, что все это происходит не с ним, а с кем-то другим. В конце концов, он профессор колледжа. Не могло же его изранить осколками стекла в полицейской комнате дознания после допроса подозреваемого в зверских убийствах как минимум двух человек, который на самом деле мог оказаться…
Кем?
Даже теперь, после всего, что он услышал и увидел, Суонн не решался употребить то самое слово. Пойти на это означало пересечь какую-то грань. Он предпочитал оставаться на стороне здравого смысла. Вне этого здания вампиры были явлением культуры, выдумкой суеверных людей, которые иначе не могли объяснить некоторые явления, например, эпидемии, синдром внезапной смерти младенцев, каталепсию или порфириновую болезнь. Вампиризм был темой сказок и фильмов, поп-культуры и его собственных, щедро снабженных сносками монографий.
Вампиров не держат в камерах полицейских участков Нью-Йорка.
Нет. Так не бывает. Это уж совсем за гранью разумного, полный бред.
Суонн был ученым. Для людей его склада ничего подобного быть не могло. Просто не могло.
Он сидел там, обмотанный бинтами, под которыми скрывались доказательства его заблуждения. Суонн прикрыл глаза, пытаясь ничего не видеть. Он услышал тихое шарканье и, открыв глаза, увидел перед собой Шмидта. Кроме линии пластырей на левой стороне лба, никаких других ран у детектива не было видно. Он нахмурился, даже посуровел, и смотрел мрачным взглядом.
– Профессор, – поприветствовал Шмидт.
