– Я всего лишь консультант. С такими, как я, дела не обсуждают.
– А если тебя спросят?
– Не спросят.
– Ну если? Не для протокола. Около кулера с водой или за пивом. Как по-твоему, заслужил я смертную казнь?
Наконец заключенный произнес слово «смерть». Уже радует. Похоже они чуть-чуть сдвинулись с мертвой точки.
– Даже если бы в этом штате применялась смертная казнь, – сказал интервьюер, – я бы такое не одобрил.
– Хватит увиливать. Если бы ты одобрял смертную казнь, по-твоему меня бы стоило казнить?
– Нет, – ответил интервьюер. – Я считаю, что даже по закону вас казнить не следует.
Заключенный помолчал немного, потом сказал:
– Хорошо.
– Хорошо, – ответил интервьюер.
– Спасибо.
– Не за что.
Помолчав секунд десять, заключенный снова заговорил:
– Я не врал, когда сказал, что многого не помню.
Интервьюер ждал.
– Какие-то куски выпали у меня из памяти. В смысле, отрезки времени. Они просто… пропали.
– Совсем стерлись?
– Нет… как раз из-за этого я начал беспокоиться. Не знаю, как это называется, провалы в памяти или что.
– А до этого провалы были?
– Конечно.
– Конечно?
– Такое с каждым бывает. Бухнешь, занюхаешь пару дорожек… ну, то есть…
– Можете не скрывать, что употребляли, – заметил собеседник. – Вряд ли полицейским вздумается заводить на вас дело из-за наркотиков.
Арестант снова хмыкнул и то ли усмехнулся, то ли всхлипнул.
– Да уж, – заметил он, – наверное.
– Провалы… – подсказал интервьюер.
– Просто… ну да, порой закладываю за воротник. Но я не алкоголик, – быстро заговорил заключенный. – Но я…. да, я знаю, как пить. Потом, переехав в Лос-Анджелес, затусил с нужными людьми, а у нужных людей всегда найдется кокс. Там все нюхают.
– Я в курсе.
– Бывало, после таких тусовок просыпался в квартире у какой-нибудь телки или в шезлонге возле бассейна в фешенебельном особняке на холмах. Пару раз очухивался у себя в машине. Однажды оказался посреди Южного централа, и даже не спрашивай, какие черти меня туда занесли. Я сам белее белого, какие у меня черные друзья.
– Ясно.
– Но теперь все не по-другому. Я про новые провалы. Они совсем не похожи на прежние.
– В каком смысле?
– Они… Даже не знаю. Обычно вырубаешься после тусовки, поутру во рту словно коты нагадили. Так крутит-мутит, что сдохнуть хочется, до того хреново.
– А эти новые провалы?
– О, черт… это совсем другое.
– 4 –
Кристофер-стрит, Вест-Виллидж, Нью-Йорк
30 сентября, 6:22
За 13 дней до события В.
Фэйн проснулся от запаха.
Вонь стояла жуткая.
– Боже, – простонал он и отпихнул простыню, уверенный в том, что обделался. Он не первый раз так надрался, случалось и облеваться, и обмочиться, ну да, после одной вечеринки в колледже разок даже в штаны наложил. В ту ночь он уяснил, что не стоит хлебать из чужого пупка, догоняясь залпами «Миллера», двойным «Егермайстером» и занюхивая шестью дорожками кокса.
Эх, молодо-зелено!
Фэйн снова застонал от собственных воспоминаний, таких отчетливых, словно цифровая копия высокого разрешения, да еще под перебранку ангела с дьяволом, нашептывающих в оба уха. Что тот, что другой – порядочные сволочи, так и норовят всю жизнь превратить в хреновый анекдот.
«Черт с ними, и с этим тоже», – Фэйн уселся в постели, кривясь от жуткой вонищи.
На простыне дерьма не было.
Там вообще ничего не было, кроме распечатанного, но не использованного презерватива и пятна от губной помады. Фэйн все никак не мог продрать глаза, а во рту было так погано, будто крысы нагадили.
Черт, все насквозь провоняло. Аж в горле першит.
Впрочем, дело не только в вони.
Он огляделся и выругался:
– Блин!
Он оказался в чужой квартире. Кровать была накрыта черными простынями и одеялом. По одному цвету можно было догадаться, что без подружки-гота тут не обошлось, небось это она на Рождество блондинке подарила. Ночник с наброшенным розовым шарфиком свалился с прикроватной тумбочки на пол. Там же был треснувший радиобудильник с потухшим экраном.
В спальне больше никого не было. Чисто девчачье жилье. По стенам развешаны фотографии в рамках: девчонка-всадница, семейные снимки, где все улыбаются, немецкая овчарка. Интересно, какому идиоту придет в голову вешать портрет овчарки в рамочке?
Комод заставлен пузырьками, флаконами с духами, тюбиками всякой косметической фигни. Все чужое, ничего знакомого.
Но черт побери, что же так воняет?
Вот будет прикол, если ту телку, с которой он вчера перепихнулся, только что пронесло? А еще круче, если она даже не удосужилась за собой смыть. Ну и вонь, как будто у нее внутри кто-то сдох.
Фэйн спустил ноги на пол и оттолкнулся руками от постели.
И тут начались настоящие странности.
От этого толчка он пролетел полкомнаты и врезался в комод, разметав этот бабский хлам по всей спальне. А грохот в тихой комнате показался оглушительным, как авария на дороге.
Фэйн остолбенел – удивленный неожиданным всплеском собственной энергии и шумом. Он прислушивался к звукам из туалета. Поспешный смыв. Встревоженный вопрос, что тут случилось.
Но там было тихо.
Он медленно выпрямился.
Какое-то странное ощущение. Он смутно припоминал, как вчера надрался, так что неудивительно, если бы сейчас едва держался на ногах и мучился от бурчания всей этой отравы в кишках, а башка бы трещала так, что глаза на лоб лезли. Ничего подобного.
Вообще ничего не болело.
Он был сыт, пузо набито так, будто обожрал целый ресторан. Интересно, когда только успел? От выпивки у него всегда пробуждался волчий аппетит, даже агент его за это вечно шпынял. Подумаешь, каких-то пять лишних фунтов, ну разве что для роли требовался рельефный пресс и никаких свисающих складок.
Он потрогал живот. Набит под завязку.
Но все же не мутило. Совсем. Просто… сыт.
Единственное неудобство – шатает так, что мама не горюй. После всего, что было вчера вечером, он еще легко отделался. Вонь еще сильнее ударила в нос. Не то что вонючий источник стал ближе – просто встав, легче вдохнуть полной грудью.
