Риддл нахмурился и остался на месте.
– Мистер Фэйн, не бузите. Хватит нам на сегодня хлопот.
Пациент ответил:
– Мистера Фэйна здесь нет.
– Ну, как знаете, – буркнул Риддл себе под нос.
Юки склонилась чуть ближе.
– Что это значит? Разве вы не Майкл Фэйн?
Мужчина поджал губы и ухмыльнулся.
– Больше нет.
Сердце Юки заколотилось сильнее.
– Тогда… с кем же я разговариваю?
Человек на кровати открыл глаза. Не карие с белоснежными белками. И не кирпично-красные. Теперь в них была лишь чернота. Бездонная, бесконечная тьма. Юки ахнула.
Ухмылка расплывалась все шире, и губы разошлись, обнажая зубы. Его… зубы.
– Боже! – закричала Юки.
Риддл отпрянул от стены.
– Кто… кто же вы? – вскрикнула она.
Человек на кровати заговорил голосом, вовсе не похожим на голос Майкла Фэйна. Голос был вообще ни на чей не похож, ничего подобного Юки ни разу в жизни не слышала. В нем не было ничего человеческого.
– Я не знаю, – ответил голос. – А давайте вместе выясним?
Когда тварь, в которую превратился Майкл Фэйн, вырвалась из оков, Риддл был только на полпути к кровати.
Юки Нитобе завизжала.
Риддл завопил.
Тварь вскочила с кровати и с ревом бросилась на них.
Бессердечный
Скотт Николсон
Никогда не доверяйте проклятому индейцу.
Артус Мейтсон не мог сказать это прихожанам Баптистской церкви Баркерсвилля, которая проповедует, что Господь любит все цвета радуги. Будто Артус так и поверит такой ерунде. А что, Мейтсоны, как и многие семьи, живущие у Грейт Смоки Маунтин, рабов никогда не держали. И не потому, что денег не было, или не доверяли чужакам.
И, черт, черные даже уходили в горы, когда убегали с плантаций на прибрежной равнине. В округе Пикетт была даже гора Мулатов, где они селились и доживали дни в относительном покое и на свободе, если можно так сказать, ведь работы было мало, и только земля помогала людям как-то выжить.
Ох уж эти чертовы индейцы.
И неважно, что они были здесь первыми, селились на гранитных горных хребтах и охотились в лесах тихой золотой осенью. Профессора в колледже говорили, что индейцы даже не жили здесь круглый год, потому что у чероки хватало ума с первыми морозами спускаться на равнину.
Но профессора также заявляли, что на этих холмах когда-то бродили бизоны, а ловкие белые охотники, как Дэниел Бун, поднимались вслед за стадами и превращали их в бифштексы и шкуры. Говорили таким тоном, словно Бун делал что-то плохое. Они даже дали ему кличку «первый турист». Проклятые профессора, когда дело касалось обмана, не уступали индейцам.
Артус прищурился и посмотрел в окно. Смеркалось, через черную полоску пастбища он едва различал сарай на соседней ферме. Артус решил, что коровам ничего не грозит, потому что не слышал сообщений о мертвых коровах. Кроме той, что стащил жалкий старый Сонни Абшер и разделал, как сердцеед.
Но сердцеедам, очевидно, доставалось более легкое мясо.
Не надо было Артусу ходить в сарай Макфолла. Ни к чему совать нос куда не просят, даже если он не видел Дельфуса Макфолла целую неделю. Но Артус списал это на счет хорошего соседа, который проверяет, все ли в порядке.
В сарае он обнаружил жертв, валяющихся по лошадиным стойлам и загонам для свиней, как стадо обкуренных мулов. При свете фонаря они выглядели бледными, и Артусу потребовалось несколько секунд, чтобы разглядеть и осознать, что видят глаза. Люди лежали на спине, на боку, пара с кровавыми повязками на горле сопела и стонала. Но самое жуткое зрелище ожидало в хранилище для кукурузы, где сидели трое мужчин с руками, связанными за спиной крепкой веревкой. Нет, один из них не был связан. У него были длинные черные волосы, которые висели жирными прядями, когда он наклонился к шее одного из мужчин. Это был индеец, сжимавший свою жертву грубыми коричневыми пальцами, словно мясник бекон.
Индеец, наклонившийся над одним из мужчиных, был так занят, что поначалу не заметил Артуса. И только когда Артус задел фонарем столб из акации, индеец оторвался от своего занятия. Кровь стекала струйкой из перекошенного рта, в нем сверкнули два длинных клыка, а на шее жертвы открылась рана, словно широкая красная ухмылка, оказавшаяся не на месте.
Артус помчался домой не чуя под собой ног. Он не мог ни о чем думать, кроме индейца, ухаживающего за окровавленными пугалами. Как за скотом.
А если проклятый индеец покончит с теми жертвами, следом в меню будут Артус и его жена Бетти Энн.
– Видел что-нибудь? – спросила Бетти Энн. Он ненавидел дрожь в ее голосе.
Она вязала крючком маленький чепчик для внучки, но это была кропотливая работа, а она из этого делала черт знает что.
– Нет, – сказал Артус. – Может, он сегодня не придет?
– А если он не один такой?
Артус допускал это, поэтому и держал заряженную двустволку наготове у черного хода. Большинство индейцев покинуло территорию, а профессора подняли целую бучу из-за Дороги слез, будто кто-то будет оплакивать несколько тысяч чероки, упавших замертво. Черт, да они все равно мрут как мухи, а места всем не хватает, это ясно как день.
Но что, если не только индейцы превращались в сердцеедов?
Телевизор стоял в углу, звук приглушен. На крыше дома была проволочная антенна, ловившая два канала, а при удачной погоде целых три, но Артус подозревал, что на всех каналах крутили одни и те же истории, даже тем городским богачам из Флориды со спутниковыми тарелками на четыреста каналов.
Говорящие головы с нью-йоркским акцентом гудели и гудели в ящике, толкая длинные речи, и все это продолжалось день за днем.
Сначала это была небольшая история о том, как один парень подцепил странную инфекцию, которой они стали пугать всех, чтобы люди продавали свои акции. Или покупали, или черт его знает, зачем им нужно было запугивать людей. У Артуса никогда богатств не было, кроме живности, а с правилами управления по санитарному контролю за качеством пищевых продуктов и налогами, да высокими тарифами на бензин, чтобы везти их на убой в Уилкесборо, он снизил поголовье до минимума, лишь бы самому хватало холодильник набить.
– В новостях говорят, что их все больше, – сказал Артус. – Но это все в большом городе. В городах всегда хуже.
– Несут какую-то ахинею.
Бетти Энн подцепила крючком и протянула нить желтой пряжи, и Артус надеялся, что маленькой Джо-Джо никогда не придется носить этот чепчик – с такими огромными дырами, что может свободно пролететь колибри. У Бетти Энн руки явно росли не оттуда.
– Во всем виноваты проклятые профессора, – сказал Артус. – Выдумывают разные теории, а сами не отличат ослиного дерьма от ежевичного пирога.
