– Возможно, – подчеркнул Суонн.
Фельдман кивнула.
– В науке даже предположительно неактивные гены никогда не сбрасывались со счетов. При всех своих успехах генетика – еще молодая наука.
– Так при чем здесь этот ледниковый вирус? – спросил Шмидт.
– Известно, что вирусы оказывают разнообразное влияние на функционирование генов. Иногда даже благоприятное, – объяснила Фельдман.
– Но Фэйн – не единственный, кто заболел ледниковым гриппом, – сказал Шмидт.
Фельдман снова постучала по папке с медицинскими заключениями.
– Нет, но есть один важный момент. Мистер Фэйн – актер и участвовал в съемках одного фильма на Аляске. Он оказался одним из пятидесяти первых пациентов больниц Северной Америки с симптомами I1V1 и одним из шести, у кого эти симптомы были выражены настолько ярко, что потребовалась госпитализация для наблюдения. На текущий момент он эталонный пациент, на котором будут проводиться все исследования и основываться любые выводы.
– Точка отсчета, – сказал Суонн, и Фельдман коротко и неохотно кивнула.
– Означает ли это, что поведение Фэйна, его поступки и провалы в памяти – все это проявления заболевания? – спросил Шмидт.
– Вполне возможно, – ответила Фельдман, – и, предвосхищая дальнейшие вопросы, мы действуем вслепую, так что до завершения полного обследования, более определенного ответа вы не получите.
– А можно на него как-то повлиять? – уточнил Шмидт. – Купировать эти… припадки каким-нибудь препаратом?
– Об этом еще рано говорить, – ответил Суонн, и Фельдман согласно кивнула.
– Мы делаем только первые шаги, господа, – сказала она. – Мы понятия не имеем, как Фэйн отреагирует даже на обычные болеутоляющие, что отпускаются без рецепта. Если он разойдется настолько, что станет опасным для себя и окружающих, можно попытаться его усыпить, но даже в этом случае я бы не торопилась с какими-то процедурами. Это совершенно неизученное заболевание, если его вообще можно считать заболеванием. Больше всего меня беспокоит то, какие яркие у Фэйна симптомы. Наследственные особенности внезапно не проявляются. С ним это происходит уже давно, по крайней мере несколько недель, а то и месяцев. Это неприятная новость, поскольку дает пищу различным домыслам.
В наступившей тишине все трое переваривали сказанное.
Суонн догадывался, что мысли у них одни и те же. Невеселые мысли, тревожные. Первым заговорил Шмидт:
– Если Фэйн – нулевой пациент, – спросил он, – значит ли, что он такой не один?
Фельдман собралась ответить, но дверь кабинета резко распахнулась, и на пороге появился Риддл, одной рукой цепляясь за дверную ручку, другой сжимая собственное горло.
Или то, что от него осталось.
Риддл шевелил губами, пытаясь выговорить какое-то слово. Имя.
Но с таким горлом это уже было бесполезно. Из-под пальцев толчками хлестала кровь.
Фельдман закричала. Суонн тоже.
Шмидт вскрикнул от ужаса и ярости, рывком засучил штанину и выхватил из кобуры на голени миниатюрный запасной пистолет тридцать второго калибра. Он передернул затвор и прицелился, как раз в тот момент, когда у Риддла подкосились ноги.
– Фэйн! – закричал Суонн.
И они бросились в коридор, где уже творился сущий ад.
– 26 –
12 октября, 22:45, Больница Беллвью.
Ноль дней до события В.
– Не высовывайся, – приказал Шмидт, но Суонн не отставал от него ни на шаг. Суонну вовсе не хотелось туда – так бы и убежал куда глаза глядят, спрятался в укромном уголке, но тело не желало внимать робким доводам рассудка, и Суонн несся по коридору вслед за детективом.
Где-то впереди сработала сигнализация, кругом с воплями носились люди. Пациенты в отдельных палатах выли, как собаки.
К палате Фэйна вел длинный, извилистый кровавый след. Врачи и медсестры жались к стенам, у многих халаты были в кровавых пятнах.
Когда они завернули за угол, Шмидт споткнулся о тело, распростертое на полу и упал. Это была медсестра. Голова свернута набекрень под неестественным углом, вместо трахеи сплошная рваная рана. Застывшие глаза смотрели в потолок, и Суонн, рухнув рядом с ней на колени, сразу понял, что помочь ей уже невозможно.
Шмидт стоял на коленях с пистолетом в одной руке и мобильником в другой, и орал в трубку, вызывая подкрепление спецназа.
«Боже всемогущий», – подумал Суонн, потянувшись, чтобы закрыть глаза медсестры. В кино всегда так делали. Он провел пальцами по векам, и они закрылись, но стоило их отпустить, как они открылись опять. Суонн, словно ужаленный, отдернул руку.
Все двери в коридоре были открыты. Из нескольких палат выглядывали пациенты, в основном, перепуганные до чертиков, но некоторые даже смеялись. Один указал на тамбур, ведущий в соседнее крыло.
– Оно помчалось туда, – сказал пациент тихим срывающимся голосом.
«Оно, – подумал Суонн. – Не он».
Пациент добавил:
– С ним была девушка, оно ее поволокло туда.
Боже.
Шмидт сунул мобильник в карман, с трудом поднялся на ноги и поспешил к двойным дверям. Они были закрыты, но там было маленькое окошко из оргстекла. Шмидт мельком заглянул в окошко и тут же пригнулся, словно уворачиваясь от пули.
– Видели его? – прошептал Суонн.
– Нет.
Обливаясь потом, Шмидт сжимал пистолет обеими мускулистыми руками, но дрожь унять не удавалось.
– Долго еще ждать вашу подмогу?
За дверями раздался пронзительный крик. Женский визг, громкий и отчаянный, полный ужаса. Суонн никогда не слышал в голосе столько страха.
– Хрен они успеют, – прорычал Шмидт, резко развернулся, пинком распахнул дверь и бросился в коридор.
Суонн ринулся за ним и как раз добрался до двери, когда прогремел первый выстрел, и тут же послышался еще один крик, уже мужской.
Это был не Фэйн.
Это был голос Шмидта.
Второго выстрела не последовало.
Даже сквозь рев сигнализации Лютер Суонн расслышал вой приближающихся сирен, заглушаемый грохотом собственного сердца.
– 27 –
12 октября, 22:51, Больница Беллвью.
Ноль дней до события В.
Суонну пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы заглянуть в окошко на двери.
Он увидел троих. Три фигуры.
Сначала симпатичную азиатку, съежившуюся на полу и оцепеневшую от страха. Ее одежда вся была перепачкана кровью, только непонятно, своей или чужой. Потом он увидел Джерри Шмидта, свисающего навзничь поперек каталки с раскинутыми руками, бесполезный уже пистолет повис на подергивающемся правом указательном пальце. Он весь дергался в конвульсиях, непроизвольно суча ногами в предсмертной агонии.
