И тут он увидел Майкла Фэйна, или чудовище, которое раньше было Фэйном, склонившееся над детективом и раздирающее его горло клыками. Все вокруг было залито кровью.
Это зрелище можно было описать одним словом.
Кровь.
Кровь и смерть.
Неожиданно Фэйн поднял голову и через весь коридор, сквозь маленькое окошко уставился Суонну прямо в глаза. Он оторвался от умирающего детектива, роняя с губ капли крови.
И расплылся в улыбке.
Даже если в твари и осталось хоть что-нибудь человеческое, разглядеть это за звериным оскалом было уже невозможно.
Суонн видел только чудовище.
Вампира.
Поглаживая изорванные, брызжущие кровью сосуды, вампир прорычал лишь одно слово:
– Мое.
Суонн застыл как вкопанный, захваченный врасплох, пораженный бездонной тьмой этих глаз.
Суонн стоял, словно примерзнув к месту, околдованный мощью тех черных-пречерных глаз. В этой новой реальности он чувствовал себя беспомощным, растерянным и никак не мог отвести взгляда от чудовища, реального воплощения того, на изучение чего он потратил всю свою жизнь. Иногда он втайне мечтал, чтобы они существовали на самом деле. Они стали его кумирами, воспетыми в его работах, смыслом всей жизни. И вот оказалось, что это не миф и не легенда, не герой фильма или сказки.
Наяву.
Рядом.
Сейчас.
– Боже…
Слова Шмидта, сказанные буквально несколько минут назад, вдруг всплыли в памяти с устрашающей ясностью: «Если Фэйн – нулевой пациент, значит ли, что он такой не один?»
Суонн все не мог сдвинуться с места, даже когда со стороны лестниц в коридор ворвались вооруженные автоматами рослые люди в черных бронежилетах. Он не протестовал, когда его оттолкнули в сторону, проходя мимо. Он настолько оцепенел от ужаса, что был не в состоянии пошевелиться или вымолвить хоть слово. Какой-то полицейский заставил его лечь на пол, он подчинился без малейшего возражения, и тут все прочие звуки потонули в грохоте автоматных очередей.
– 28 –
Секокус, Нью-Джерси, Настоящее время.
26 дней после события В.
После пятого гудка Лютер Суонн взял мобильник. Его телефон просто разрывался недели напролет. Он подумывал даже сменить номер. Или вообще выбросить чертову игрушку.
Но на экране отобразился знакомый номер.
– Алло, – спокойно произнес он.
– Лютер?..
– Элис? Как вы?
– О боже, Лютер, – тоненьким голоском пропищала доктор Фельдман. – Где вы?
– Я в Лос-Анджелесе, – ответил он. – Просматриваю отчеты. Пока… ничего.
– Нет, – настойчиво потребовала она. – Включите новости. Боже, Лютер… Детройт, Мехико, Каир…
– Что? О чем вы?
Фельдман всхлипывала.
– Они везде, Лютер. Господи… Они повсюду.
Смерть на дороге. Часть 2
Нэнси Холдер
– 8 –
Проклятье. Томпсон так и не стал «своим» после убийства Мончо, потому что он никому не рассказал о его возвращении с того света, не рассказал и о превращении Мончо в вампира. Уж в этом-то сомнений не было. Не рассказал даже Бобби: тому начали повсюду мерещиться вампиры – за прилавком винной лавочки, за баранкой школьного автобуса, среди пассажиров автобуса. Бобби видел, как по ночам они пролетают на фоне луны, слышал, как пьют кровь у последних уцелевших коров и кур.
Всем, казалось, уже было понятно без слов, что Бобби сходит с ума.
Несмотря на заверения Лютера Суонна, что вампиры не умеют летать, Бобби заявлял, что видел их над своим домом, пролетавшими целыми косяками, как гуси, что улетают зимовать на юг. Никто Бобби не перечил.
Все только многозначительно переглядывались.
Посреди ночи Бобби выскакивал из дома в одних джинсах, размахивая винтовкой, и ночное небо озарялось вспышками выстрелов. Однажды ночью он убил кошку, другой раз убил старика, утверждая, что тот был вампиром. Говорил, что по ночам Мендоса заглядывали в окна, глумились над ним и угрожали выкрасть своих детей, чтобы обратить их в вампиров и воссоединиться на веки вечные. Он вроде решил разобраться с ними, а вместо этого погиб старик.
Мендоса больше никто не видел. Пигалица с Мануэлем, если даже и слышали о ночных выходках Бобби, то виду не подавали. Или, может, забыли, что вампиры, о которых он говорит, когда-то были их родителями. Кресты на стенах и бирюзовой двери дома Морриси все прибывали – Бобби уверял, что они отпугивают вампиров, несмотря на заверения Юки Нитобе, что это не так.
Со временем Пигалица стала все больше времени прооводить с Уокером, к величайшему огорчению «Мэнни», и Томпсон его понимал. Никто другой не уделял ему особого внимания. Сначала Мануэль таскался за сестрой целыми днями и ночами. Потом демонстративно не замечал, делая вид, что скорешился с байкерами. Томпсон понимал, что так из него вырастет очередной беспредельщик, но даже не думал вмешиваться. Нянчиться с Мануэлем в его обязанности не входило.
Настал день рождения Пигалицы, «золотые шестнадцать», и «дядюшки» осыпали ее подарками, в основном украшениями и косметикой в магазинной упаковке, наверняка крадеными, ведь для бандитов это обычное дело. Томпсон не стал умничать, мол, у латиноамериканцев для девочек самым главным считается пятнадцатилетие, quinceañera.
Пигалица обвешалась побрякушками и с важным видом дефилировала в укороченной футболке и обрезанных джинсах с заниженной талией, в общем, практически в чем мать родила, но никто к ней и близко не подходил. Может, Уокер застолбил участок. В старину в таких случаях на ней где-нибудь на видном месте было бы тату, что-нибудь типа «Собственность старины Уокера». Сегодня пилить до ближайшего приличного салона пришлось бы дня три, не меньше.
Сам Уокер днем постоянно дремал, а когда просыпался, молчал как рыба. Вид у него был усталый, осунувшийся. Томпсон несколько раз подкрадывался к их дому, прячась в тени, и убеждался, что Уокер не смыкает глаз все ночи напролет – то ли в надежде заметить Мендоса, то ли не дать Бобби застрелить какого-нибудь случайного прохожего. Уокер не находил себе места, постоянный стресс иссушал его, словно вампир.
Когда они приехали в город, Бобби под завязку затарился кофе, мол, для Уокера, на что тот заметил:
– Да ты его сам больше хлещешь.
– Только по утрам. Это ты конченый торчок, – ответил Бобби.
Томпсон прослыл горьким пьяницей, потому что не вылезал из кабака.
Там он зарабатывал на жизнь мытьем посуды и варкой мета. Поначалу постоянно названивал куратору, который обещал скорую эвакуацию, а пока советовал не рыпаться. Сиди, мол, не дергайся, с тобой свяжутся.
