Он заколебался.
– Нет, мне кажется не было. Во всяком случае, я не заметил.
– Вот видишь?
В его глазах мелькнули озорные искорки.
– Надо повторить эксперимент, чтобы проверить.
Она вдохнула его запах и ее пальцы потянулись к шарфу. Другой рукой она расстегивала рубашку.
– По крайней мере, еще раз, – ответила она.
– 7 –
Она не могла объяснить, откуда бралась энергия, но, похоже, секс не утомлял, а наоборот, придавал ей силы. Хотя они начали второй раунд не спеша, она вся была полна жизни. Ей хотелось покусать Костина, всего, и в конце она укусила его в плечо, пока он не дернулся, и она отпустила, понимая, что потеряла над собой контроль. Ей хотелось его кусать, но она сдержалась.
Когда он, полностью обнаженный, откатился в сторону, лихорадка и изнеможение Руксаны исчезли, сменившись на пик сексуального влечения.
– Знаешь, я ведь пришел тебя пригласить на концерт, – сказал он. – А не только поэтому. Через два дня мы выступаем, хотел тебе напомнить.
– Оркестр?
– Да, сначала «Ученик чародея» Дюка, потом чудесный «Концерт для виолончели» Шостаковича, и еще симфония Сибелиуса. Солист Михай Марика. Это будет нечто удивительное. Ты ведь любишь виолончель?
– Конечно, приду, – ответила она. – Но слушать буду твою скрипку.
– Хорошо.
Он пробежал рукой по ее боку и остановился на бедре.
– Теперь расскажи мне про Антарктиду. Я хочу услышать про перигляциальные…
– Зоны?
– Да, правильно, – застенчиво улыбнулся он. – Вот видишь, пока ты меня не натаскивала, все из головы вылетело. Я так соскучился.
Он потянулся к ней, и они поцеловались. От этой смеси вкусов, его и собственного, голова пошла кругом.
Откинувшись на спину, она сказала:
– Хочешь узнать про Антарктиду? Ну смотри, даже если бы ты меня натаскивал целый день, я бы все равно не научилась читать по нотам.
– Ну ладно, расскажи простыми словами. Только мелодию напой. Мне интересно, что там с тобой было, все до мелочей.
Ей стоило отчаянных усилий выдержать его нежный взгляд и не рассказать обо «всем». Такое «все» его бы наверняка не обрадовало. Она сняла его руку со своего бедра, поцеловала его пальцы. На них сохранился ее вкус. Она подавила мгновенно вспыхнувшее возбуждение. Сегодня она прямо в ударе.
– Я тебе потом все расскажу, – сказала она, обращаясь к его руке. – А сейчас я хочу наслаждаться прикосновениями и запахами.
Она прижалась к нему и закрыла глаза, ей показалось, что даже сквозь веки можно разглядеть, как бьется его сердце.
– 8 –
Когда дед вернулся, Костин уже убежал на репетицию, и Руксана разогрела вчерашнюю солянку. Не успела она рассказать ему о Костине, как он показал на нее пальцем и спросил:
– Что это у тебя?
– Костин, он…
– Он выкрасил тебе прядь?
Дед коснулся белой полосы пальцем.
– Нет, не похоже… это твои волосы.
– Знаю, это появилось утром, не знаю почему… может, из-за ночного кошмара.
Она вспомнила о жидкости из ледника, но та капнула ей на щеку, на голове в этот момент был шлем.
Дед размышлял, словно эта прядь что-то означала, но он не мог припомнить. Он прижал кулак к носу, но не сказал, о чем думает. Наконец сдавшись, он вздохнул и продолжал как ни в чем не бывало.
– Но твой Костин был здесь.
Она представляла, что он мог почуять, чем они тут занимались даже сквозь пряный аромат рагу.
– Да, утром. Пришел пригласить меня на симфонию. Тебя тоже.
– Когда?
– Через два дня.
– Жалко. Я не смогу.
Руксана окинула его критическим взглядом, и он отвернулся, словно заинтересовавшись чем-то в другой комнате.
– Что, у тебя свидание, да?
Он хитро улыбнулся.
– Знаешь, у меня своя жизнь. Как и Костин, я не только сидел и все время размышлял, пока ты была в отъезде. Правда я не думаю, что Костин тоже ухаживает за сорокасемилетней вдовой.
– Сорок семь. Да она ж тебе в дочери годится!
Он хотел возразить, но потом ответил:
– Да, она намного моложе, но я просто невероятно счастлив. – Потом он сменил тему: – Расскажу тебе, что сегодня слышал в университете. И по радио передавали. Беседу о вампирах. Не вымышленных. Настоящих живых вампирах.
– Разве в этом нет противоречия, дедушка?
Он подумал над тем, что сказал и засмеялся.
– Когда-то может и было. Это что-то другое. Это просто удивительно.
– Одна девушка из нашей команды рассказывала об этом. Она из Нью-Йорка и очень беспокоилась. Она рассказывала о них, как о банде преступников, а не о чем-то сверхъестественном.
– Видишь ли, это сверхъестественное. И оно внедряется в естественную среду.
Руксана хотела что-то сказать о вере в привидений, но осеклась. Дед был взволнован, словно мальчишка, и ей расхотелось спорить.
Ее мать была женщиной практичной, которая отвергала дедушкины полеты фантазии – сказки о Бабе Яге, гоблинах, ведьмах и вервольфах.
Это, казалось, зависело от пола. Мужчины в роду все витали в облаках, а женщины были практичны и рассудительны. Это вовсе не говорит о том, что ученые не мечтают, только в их мечтах – не избушки на курьих ножках.
Подозревая, что все, о чем пишет пресса, в лучшем случае лишь преувеличение, она выбросила это из головы. Как часто говорил дед, фольклор и факт могут быть зеркальным отражением, если установить, как искажения скрывают реальный факт или предостережение о настоящей опасности. Она ему верила, хотя для нее они были так же далеки, как реальность и религия.
– 9 –
Через два дня она поужинала в одиночестве и вышла пораньше, чтобы не опоздать в Румынский Атенеум. Ей хотелось поехать на машине, и нужно было забрать маленький, темно-синий «Дачия Логан» с парковки. Дед не водил машину, и пока она ездила на троллейбусе, но после концерта по дороге домой она надеялась заехать в университет и забрать почту.
Концерт был чудесный, что было совсем неудивительно. Филармония имени Джордже Энеску всегда показывала великолепную программу. Их исполнение Дюка было одновременно зловещим и комичным, а Сибелиус звучал роскошно и эмоционально, впрочем, как и все его произведения. Но больше всего ее поразил Шостакович. Марика, красивый солист, исполнявший партию виолончели, извлекал из инструмента полный спектр страстей, перекликаясь с оркестром, словно его обхаживая. Во время четвертой части Руксана сидела, закрыв глаза, а музыка рисовала за ее веками целый мир, увлекая в сумасшедшую бесконечную гонку через лес. Откуда возник этот образ, она не знала, но образ леса вокруг нее был такой отчетливый, такой явный. Руксана просто замерла, уносимая вихрем музыки. Это было необычное чувство, поскольку вещь была не программной, не из тех, где история рассказывается от начала до конца.
