– Вы сколько раз хоть сексом занимались? – Дженни пораженно смотрит на меня, очевидно считая эту информацию слишком личной. Я лишь нетерпеливо закатываю глаза. – Хватит строить из себя скромницу. Я серьезно. Вы однажды переспали, а потом не виделись до рождения ребенка. Тебе врач вообще разрешил уже?
– На прошлой неделе, – кивает сестра.
– Ну так? – настойчиво подталкиваю я, ожидая ответа на предыдущий вопрос.
– Три раза.
– Включая ту интрижку на одну ночь?
– Тогда четыре, – задумчиво встряхивает она головой, – или… пять. Тот случай можно зачесть как два раза.
– Всего пять раз? – Да уж, они практически незнакомцы. – И ты собираешься выйти за него замуж?
Дженни прекращает нарезать помидоры, затем бросает ломтики в тарелку и принимается за лук.
– Ты так говоришь, словно мы раньше не встречались. В старших классах тебе он вроде бы нравился. Не понимаю, откуда такая враждебность сейчас?
– Ну, смотри сама, – я отступаю на шаг и начинаю перечислять: – Он бросил тебя, почти сразу переехал в Миннесоту, пропал на семнадцать лет, а теперь внезапно готов провести с тобой всю оставшуюся жизнь? Удивительно, что ты считаешь мою реакцию странной.
– У нас общий ребенок, Морган. Вы с Крисом женаты именно по этой причине.
И снова она права.
Я не знаю, что ответить, и тут у Дженни звонит телефон. Она вытирает руки и достает его из кармана.
– К слову, о детях. – Сестра отвечает на вызов. – Привет, Клара.
Громкая связь включена, поэтому я слышу очень обидное:
– Ты же сейчас не рядом с мамой?
– Не-а, – бросает Дженни, кидая на меня косой взгляд, и отходит к двери. Затем выключает громкую связь и исчезает в глубине гостиной.
Меня беспокоит не столько желание дочери обратиться за советом к моей сестре, а не ко мне, сколько неумение Дженни дать правильный. Она бесцельно прожигала жизнь на вечеринках, едва закончив курсы медсестер, периодически живя у нас. И когда Клара просит помощи у тети, Дженни обычно находит предлог повесить трубку и перезванивает мне. И уже мои слова передает Кларе, выдавая за собственные.
Мне это даже нравится. Конечно, я бы предпочла, чтобы дочь обращалась напрямую ко мне, но я все понимаю. Я – ее мама, а Дженни – классная тетя. Естественно, подростку не хочется рассказывать родителям об определенных проблемах. Клара бы умерла от смущения, если бы знала, что я в курсе некоторых ее секретов. Например, несколько недель назад она попросила Дженни организовать прием у гинеколога, чтобы начать принимать противозачаточные.
Я возвращаюсь за стойку и продолжаю нарезать лук. Внезапно дверь распахивается и входит Джонас. Он протягивает руки к разделочной доске.
– Дженни просила подменить ее, так как ты сегодня должна отдыхать.
Я лишь раздраженно вздыхаю и кладу нож, уступая дорогу. Одновременно я бросаю взгляд на левую руку жениха сестры, воображая на его безымянном пальце обручальное кольцо. Сложно представить, чтобы Джонас Салливан с кем-то связал свою жизнь. До сих пор не верится, что он снова здесь, причем прямо тут, на кухне, шинкует лук на доске, подаренной нам с Крисом на свадьбу. Которую, кстати, лучший друг даже не соизволил посетить.
– Ты как?
Я перевожу взгляд на лицо Джонаса. Его голова наклонена к плечу, кобальтовые глаза лучатся интересом, он искренне ждет ответа. Внутри словно все сгущается: моя кровь, мое возмущение.
– Я в порядке, – едва выдавливаю кривую улыбку. – Правда.
Срочно нужно переключить внимание на что-то другое. На что угодно другое. Я подхожу к холодильнику, будто ищу ингредиент для салата. С тех пор, как он вернулся, мне успешно удавалось избегать разговоров с ним наедине. Тем более не хочется заводить серьезные беседы сегодня, в мой день рождения.
Дверь снова распахивается, и входит Крис с противнем, полным только что приготовленных на гриле гамбургеров. Я отрываюсь от холодильника и перевожу взгляд на вращающуюся туда-сюда кухонную дверь.
Ненавижу ее сильнее всех остальных частей дома.
Не поймите меня превратно, дом мне нравится. Родители Криса оставили его нам в качестве свадебного подарка, переехав во Флориду. Но здесь рос мой муж, а до этого – его отец и дедушка. Здание даже стало памятником архитектуры, что подтверждается небольшой белой вывеской на фасаде. Оно было построено в 1918 году и ежедневно демонстрирует свой износ: деревянные полы скрипят, трубы постоянно протекают. Несмотря на недавнюю реконструкцию, годы напоминают о себе.
При ремонте Крис настоял на сохранении оригинальной планировки помещений, однако несмотря на новую отделку, каждая комната по-прежнему изолирована от соседних. Я же хотела более открытое пространство, и сейчас мне иногда кажется, что я задыхаюсь среди всех этих стен.
А еще у меня точно не получится подслушать разговор Клары и Дженни.
Крис ставит противень на плиту.
– Нужно принести остальные, и все будет готово. Клара скоро приедет?
– Не знаю, – отвечаю я. – Спроси Дженни.
Муж удивленно приподнимает бровь, слыша завистливые нотки. Затем выходит из кухни, оставляя дверь хлопать. Джонас придерживает ее ногой и возвращается к нарезке овощей.
Хоть мы вчетвером и были друзьями в школе, сейчас он кажется мне незнакомцем. Внешне Джонас практически не изменился, не считая пары деталей. В юности его каштановые волосы были гораздо длиннее, так что иногда приходилось даже убирать их в хвост. Сейчас они темнее и короче. И выгоревших до медового цвета прядей больше не видно. Но, пожалуй, так его синие глаза выглядят даже ярче. Они всегда казались мне добрыми, даже когда Джонас злился. Я могла определить, что он расстроен, только по тому, как напрягалась его тяжелая нижняя челюсть.
Крис всегда был полной противоположностью друга. Светлые волосы прекрасно сочетаются с изумрудными глазами, а подбородок никогда не скрывается за щетиной. По работе ему требуется быть чисто выбритым, благодаря чему муж выглядит намного младше реального возраста. А еще у него появляются потрясающие ямочки, когда он улыбается. Обожаю его смех даже после стольких лет брака.
Когда друзья стоят рядом, сложно поверить, что обоим исполнилось по тридцать пять. Крису запросто можно дать двадцать пять, его лицо по-прежнему детское. Джонас же выглядит на свои годы и, кажется, вырос еще на несколько дюймов со школы.
Мне становится интересно, насколько изменилась я сама. Хотелось бы думать, что мой вид такой же моложавый, как у Криса, но чувствую я себя старше даже тридцати трех.
Вернее, уже тридцати четырех.
Джонас протискивается мимо меня, чтобы взять из шкафа тарелку, и пристально смотрит мне в глаза. На какое-то мгновение он застывает. По выражению его лица я вижу, он хочет что-то сказать, но почти наверняка промолчит. Он всегда был себе на уме. Больше думал, чем говорил.
