– Потому что я был на месте преступления, хочу написать об этом статью, но мне не хватает информации. Кроме того, что-то в этой истории нечисто.
– Ничего удивительного, – заметил Мор. – В этом районе немного порядочных девушек.
– Но это не обычная проститутка, а еврейка из порядочной семьи.
– Патологоанатомическим отделением по-прежнему заведует доктор Шомкути?
– Да, он.
Мор подошел к телефону и попросил соединить его с Институтом судебно-медицинской экспертизы. Через пару минут он уже говорил с заведующим.
– Вскрытие проведут вне очереди, – сообщил Мор Гордону, положив трубку.
– Не стоило, дедушка, – сказал тот. – Правда. Я просто хотел знать ваше мнение о том, из-за чего она могла умереть.
– Дорогой мой, за все время работы в газете «Эшт» ты первый раз ко мне обратился с вопросом по своей статье. Значит, тебе это важно. И вообще ты спрашиваешь глупости, потому что кому, как не тебе, знать, что если у жертвы из груди не торчит нож или ее не вытащили прямиком из Дуная, то нет смысла гадать, из-за чего она умерла. После обеда можешь идти к патологоанатому.
Тем временем начался дождь, застучал по улице тяжелыми, крупными каплями. Гордон не взял зонтик, поэтому шагал вдоль стен домов по Арадской улице очень быстро. В доме Шкублича теперь царила тишина, но вонь никуда не делась и преследовала репортера вплоть до шестого этажа. Гордон открыл дверь, ведущую на чердак, огляделся, но девочки уже нигде не было. Он постучал в дверь. Через пару секунд раздался хриплый, прокуренный голос:
– Проваливайте!
Гордон принялся колотить в дверь. Из-за нее донеслось:
– Что вам надо?
Гордон объяснил, что узнал его имя от Фогеля и что хочет поговорить. В конце концов Шкублич отворил дверь. В темном коридоре репортеру удалось разглядеть только то, что перед ним стоял старикашка с глупой козлиной бородкой. Шкублич впустил репортера. Гордон оказался в изысканно обставленной гостиной. Резная мебель, кожаные кресла, восточные ковры, хрустальная люстра, картины на стенах. Не хватало только одного – окна. Гордон начал догадываться, в какую часть здания он попал, и был совершенно уверен, что в квартире вообще нет окон, зато вполне может быть еще один выход, ведущий на чердак. Ему на секунду показалось, что он ошибся местом. Не так он представлял себе квартиру подпольного фотографа. Как именно должна выглядеть квартира, Гордон, пожалуй, не мог бы сказать, но точно не так. Да и ничего здесь в общем-то не свидетельствовало о том, что у Шкублича в принципе имелся фотоаппарат.
– Что вам надо? – Шкублич повторил свой вопрос, глядя на Гордона в упор.
Теперь гость мог внимательно рассмотреть хозяина. Старикашка носил качественный обтягивающий костюм, цепочка его карманных часов была изготовлена из золота. Руки были костлявыми, пальцы длинными, как когти у ястреба. Шкублич отращивал ногти, отчего ощущение, что Гордон говорит со старой хищной птицей, только усиливалось. У старикашки были впалые глаза, обвисшие щеки, бледное и бесцветное, как пергамент, лицо. Говорил он быстро, как будто плевался словами:
– Что вам нужно? Я не собираюсь еще раз спрашивать. Мне все равно, кто вас прислал: Фогель или еще кто. Черт с ними со всеми!
Гордон на секунду наклонил голову вперед, сделал глубокий вдох и только собрался ответить, как дверь в глубине комнаты открылась и на пороге показалась костлявая девочка. Она застегивала блузку. Когда она увидела Гордона, ее глаза округлились, она развернулась и исчезла за дверью.
– Что мне надо? – спросил Гордон тихим, грозным голосом.
– Что здесь происходит – вас не касается, – заявил старик. – Так что можете уходить.
– Не уйду, пока не ответите на мой вопрос. Вы фотографировали молодую девушку лет двадцати с черными, немного кудрявыми волосами.
– Не помню.
– Неужто! – Гордон сделал шаг вперед. Старик не сдвинулся с места. – Еврейка с зелеными глазами. На левой руке большое родимое пятно.
– Не припоминаю никакой еврейки.
– Нет?
– Нет.
– А эта девушка тут что делает?
– Я делал ее портрет.
– В полный рост, в обнаженном виде?
– Это уже мое дело, как и кого я снимаю. Тем более, это даже не я решаю, а мои заказчики.
– Ваши заказчики.
– Они самые.
– Полиция нравов знает о ваших делишках?
Лицо Шкублича налилось кровью. Гордон зашел слишком далеко. Не стоило пугать старика, по крайней мере не сейчас и не таким образом. Доказательств все равно не было, и вовсе не исключено, что полиция нравов в курсе деятельности Шкублича. Чего Гордон добьется, если сходит на улицу О и напишет донос? Пока ничего. Пока сам не поймет, что ему нужно, ничего не сможет сделать. Теперь он был совершенно уверен, что фотографии сделал этот старикашка, но вытянуть из него ничего не удастся.
– Советую вам покинуть помещение, – прошипел Шкублич.
– Я еще приду, – сказал Гордон, развернулся на каблуках и захлопнул за собой дверь.
Большой кольцевой проспект наконец-то ожил. Народа на улице было меньше, чем в обычный четверг, сегодня было относительно тихо, но тем не менее жизнь начала возвращаться в свою колею. На какое-то время, потому что сегодня в три часа дня в Купольном зале Парламента открыли катафалк с телом Гёмбёша, и до субботних похорон многие планировали прийти, чтобы почтить память премьер-министра.
Гордон сел на трамвай и отправился в редакцию, по дороге читая обзор газеты «Пештский дневник». Публика действительно могла почтить память главы правительства, только вот в Купольный зал без приглашения не попасть. Гордона обязали присутствовать на мероприятии от редакции, и это уже сейчас приводило его в ярость. Он терпеть не мог ни открытых гробов, ни мертвецов. Ясно, что это церемония прощания с премьер-министром, но репортеру становилось не по себе от одной только мысли, что ему придется стоять перед Парламентом, а затем сопровождать траурную процессию до кладбища Керепеши.
Едва Гордон зашел в кабинет редакции, как его громкими восклицаниями поприветствовал ведущий репортер рубрики криминальных новостей Иштван Лукач.
– Доброе утречко, господин репортер! Позвольте спросить, где вы, черт побери, изволили пропадать? Все в редакции без устали работают, а вы спокойно совершаете променад.
Гордон с удовольствием бы развернулся и ушел, но он решил выдержать взгляд Лукача.
– Я работал.
– Работали? – отозвался Лукач. – Говорите, работали. Над чем же это вы работали, позвольте спросить.
– Над делом детектива Роны, – ответил Гордон.
– Да кого это, боже мой, интересует? – воскликнул Лукач.
Теперь к ним повернули головы все, даже те, кто до этого яростно печатал. Если ведущего репортера разозлить, он мог выражаться так, что его ругательства граничили с богохульством.
