– Ну, это уж совсем жестоко, – поморщилась я.
– Лично мне мамина холодность, придирчивость, требование: «Ты обязана делать все только на отлично», все это пошло на пользу. Мать привила мне трудолюбие, умение переносить трудности. И в моей голове не возникало мысли, что мама любит меня меньше, чем Веру. С ней мать вела себя так же. Но все поменялось, когда появилась Алла. Я сразу поняла: мама обожает новорожденную так, как никого другого. Она на младшую дочь надышаться не могла. Обиделась ли я? Нет. Тогда я уже была вполне разумной девицей и понимала: новорожденная требует особой заботы. И уж если совсем откровенно, я радовалась, что мать на меня внимания почти не обращает. Я наконец-то перестала быть объектом постоянного воспитания, получила свободу, могла одна долго гулять. А вот Вера очень переживала. Совсем трудно стало, когда Алле исполнилось два года. Вера буквально затерроризировала маму. Она отказалась сама есть из тарелки, требовала кормить ее из бутылочки, стала писать в штаны. Право, это было уже слишком. Вера-то уже была не крошка неразумная.
– Ревность, – вздохнула я.
– Патологическая, – подтвердила Маргарита, – объективности ради следует отметить: Ксения Петровна, наша мать, сама ее спровоцировала. «Аллочка, чмок, чмок, обожаю тебя. Вера, отстань». Ну не надо так себя вести. Да мать не смогла полюбить старших, а на младшей плотину любви прорвало. И это очень больно стукнуло по средней дочери. Вера же хорошо понимала: в отношении Аллы никакой строгости нет. Полная вседозволенность и восторг от любых действий младшенькой. Нарисовала малышка каляку-маляку? Она Босх! Два раза топнула ножкой под музыку? Галина Уланова. Любое желание младшей исполнялось на щелчок. И вырос дивный цветок. Очень скоро Алла превратилась в феноменально избалованную капризницу, королеву, перед которой падали ниц вся прислуга и родители. Справедливости ради замечу, что Алла меня не задевала. То ли боялась, то ли понимала – мне на нее плевать. У нас никаких отношений не было. В коляске я ее, как Веру, не возила, не играла с ней. Мать запретила мне даже приближаться к своей любимице. Да я и не рвалась. Капризы Аллы никак меня не трогали. А вот Вера! Она опускала градусник в чай, потом показывала термометр маме: «Я больна!» Несколько раз это сработало, ее укладывали в постель, потом доктор понял: это симуляция, сестру отменно наказали. Спустя какое-то время Веру стало тошнить. Поест и рысью в туалет, а оттуда раздаются характерные звуки. Родители забеспокоились, Веру положили в больницу на обследование. Ясное дело, маму с ней. Алле временно наняли няню. Адское время! Младшенькая закатывала художественные скандалы, каталась по полу! Требовала:
– Выгоните няньку! Пусть мама вернется.
Отец совершил ошибку, сказал нахалке:
– Мама у Веры, твоя сестра очень больна.
Ой, что началось! В конце концов няня отправилась в клинику, а мама вернулась к Алле. Младшая дочь победила. И так во всем. Апогея ситуация достигла незадолго до моего отлета в Париж. Комната…
Глава 27
– Комната? – не поняла я.
Маргарита кивнула.
– Алла захотела переехать в спальню Веры, потому что там был выход на небольшую террасу. Объявила матери: «Я маленькая, мне нужен балкончик. Пусть Верка в мою спальню переселяется».
Мама позвала Веру и заявила:
– Ты теперь живешь в детской Аллы.
– Почему? – возмутилась девочка.
– Потому что я так велю, – отрезала мамаша.
Вера кинулась жаловаться отцу.
Маргарита улыбнулась и спросила:
– Ваш папа активно участвовал в воспитании детей?
Мне не хотелось смущать собеседницу словами: «Я никогда не видела своих родителей, жила с бабушкой», поэтому я ответила:
– Нет. Он много работал.
Маргарита взяла свой мобильный и что-то написала.
– Вот-вот, обычная мужская позиция. Михаил Львович вел себя так же. Он ответил Вере: «Не мешай, я занят. Мама разберется». И чем это закончилось? Угадайте.
Я ответила:
– Алла, как всегда, получила то, что хотела.
В комнату вошла горничная и молча встала у двери.
– Будьте любезны, принесите нам еще чаю, – попросила хозяйка.
Прислуга сделала книксен и ушла.
– Верно, – помрачнела Марго, – переезд совершили за один день. Вера так плакала. Мне стало искренне жаль ее. Но чем я могла ей помочь? И спустя несколько суток Алла исчезла.
В комнату вошла девушка с подносом, но оказалась не той, которой велели подать чай. Маргарита скользнула по прислуге взглядом, но ничего не сказала. Наш разговор хозяйка продолжила только после того, как служанка ушла.
– Сейчас, когда я хорошо знаю, что произошло, я вспоминаю то время и удивляюсь, ну как я не сообразила раньше, кто убил Аллу.
– Вы сразу решили, что девочку лишили жизни? Почему вам так показалось? – влезла я со своим вопросом.
Марго положила мне на тарелку кусок кекса.
– Я уже говорила, что в год смерти Аллы я уехала в Париж. В доме тогда постоянно работал телевизор. Новости походили на сводки боевых действий. Там нашли расчлененный труп, здесь взорвали кафе, где-то застрелили вора в законе и парочку ни в чем не повинных прохожих. Маньяки, педофилы, киллеры – вот ньюсмейкеры моей юности. Убийства прочно вошли в жизнь россиян, понятно, что вопящие с экранов журналисты и на меня оказали влияние.
Маргарита сложила руки на груди.
– Следователи рассматривали версии похищения, побега. Им бы включить логику. Зачем Алле удирать из дома, где ее обожают, любую прихоть исполняют? Будь ей лет тринадцать-четырнадцать, можно было бы подумать про любовь. И про мальчика, который показался Ксении недостойным даже ботинки чистить ее принцессе, о чем она младшенькой и заявила. А потерявшая от первого чувства голову Аллочка сбежала с парнишкой. Но сестре было всего семь! Версия побега тупая. И похищение ни при чем, никто не просил выкупа. Да, я улетела в Париж в твердой уверенности, что младшую сестру убили. В полете от ничегонеделания стала вспоминать, как развивались события. Поведение Веры показалось мне странным. Когда Алла не вернулась домой из сада, где она играла, Вера ушла в свою спальню и не высовывалась оттуда. На следующий день она была тихая, молчаливая, не капризничала, ничего не просила. Необычное для нее поведение. И пропала Алла в самый подходящий момент, чтобы ее не сразу искать начали. За некоторое время до несчастья она взбунтовалась. Алле семь, и ее стала раздражать вечно хлопающая крыльями мамаша. Алла устроила дебош, потребовала:
– Мама! Отстань от меня. Хочу играть с подругами. Сама ходить в детский центр поселка! Все смеются, когда ты меня приводишь. Я уже в школе учусь! Не прекратишь за мной следить, не пойду на занятия.
И на следующий день не вышла к машине. Ксения ее упрашивала, но безрезультатно, Алла твердила: «Или я сама хожу по поселку, езжу на школьном автобусе с одноклассниками, или вообще не учусь. Точка».
