У женщины тот самый момент, когда впоследствии она придумает миллион умных ответов. Я почти слышу, как она будет рассказывать подругам о психе, который налетел на нее на площадке, а она такая – бам! – поставила его на место, хотя на самом деле просто стояла рыба рыбой.
Потом ей что-то приходит в голову.
– Отвали!
Тут мне следовало бы вмешаться.
– Да как ты смеешь?! – продолжает тетка. – Кто ты такой, крысолов, пришел за нашими детками? Болтаешься на детских площадках, присматриваешь мальчишек и крадешь? – Она изображает, будто хлопает ребенка по плечу, как Адам делал, пытаясь успокоить Тодда.
– Крысолов, – повторяет Адам. Его улыбка… Неприятно это говорить, но улыбка у него гаденькая. – Знаете, что, – усмехается он. – Странно, что вы вообще меня заметили. Что вы делали, пока ваш сын плакал? – Он показывает на телефон в руке у женщины. – Сидели в «Фейсбуке»? Листали «Твиттер»? Если бы мне нужен был ваш ребенок, я успел бы его увести раньше, чем вы заметили пропажу.
– Что здесь происходит?
Чей-то папаша. Понятия не имею, знаком ли он с матерью Тодда, но внезапно он встает с ней бок о бок.
– Какие-то проблемы?
– Да, проблемы, черт подери! – орет женщина. – Этот извращенец угрожает похитить моего сына!
Адам этого НЕ говорил! Даже близко не было. Но я молчу. Только думаю. Ожесточенно – но это не в счет.
– Что?
Папаша в ярости. Выглядит жалко. Как огромный жирный бегемот с канала «Планета Земля», который пытается защитить свою территорию от других бегемотов.
– Уходи, приятель. Давай проваливай. Если у тебя нет детей, тебе здесь нечего делать.
– Я вызову полицию, вот что, – влезает женщина, громко и визгливо. Я только теперь заметила, какая она визгливая. Голос как из «Элвина и бурундуков».
– Вперед. Вызывайте полицию, – говорит Адам женщине. Ему явно начинает все надоедать. – Постойте, я сам вызову. Расскажите им, какая из вас расчудесная мать, увидите, сколько законов вы нарушили, какое вы пустое место. – А потом он протягивает руку к телефону женщины. Между ними заборчик, но они стоят так близко, что он не мешает. Адам тянется к телефону, и в этом его ошибка.
Женщина вопит. Папаша делает шаг вперед и отталкивает Адама. Адам качнулся, чуть не падает, но быстро ловит равновесие и перегибается через ограду. Теперь он толкает папашу, одновременно его ударяет женщина, которая целилась в Адама, а папаша наверняка подумал, что это Адам его ударил, всеобщая свалка, и он бьет Адама. Сильно. Прямо в лицо.
Теперь я наконец вмешиваюсь.
Я ору:
– Стойте! Не надо! Оставьте его!
Адам согнулся. Он стоит на траве на коленях. Мне не видно его лицо, он закрывает его руками, но я вижу кровь, и я паникую, понимаете?
– Он ничего не сделал! – ору я папаше. – Он же ничего не сделал!
А папаша явно волнуется из-за того, что только что сделал, смотрит на Адама, на свою руку, на кровь на руке.
– Он ударил меня! Он первый меня ударил! – говорит он себе, и мне, и начинающей собираться вокруг толпе.
Я пытаюсь помочь Адаму. Только я могу помочь, остальные по другую сторону ограждения. Они уставились на нас, как на экспонат или что-то такое, как в зоопарке, но никто не помогает ни словом. Только спрашивают, что происходит, да в порядке ли он, и «Кто-нибудь видел, что случилось?». Папаша все твердит, как заевшая пластинка: «Он первый. Он первый меня ударил».
Адам встает. Он держится за нос, так что мне сложно оценить объем повреждений, но между пальцами сочится кровь, стекая по футболке, и я спрашиваю:
– Ты в порядке, Адам? Дай посмотреть. Что с тобой?
Адам отталкивает меня в сторону. Он уходит. Пошатывается. Идет на холм, прочь от площадки, от мамаш и папаш, которые стоят и смотрят ему вслед. Я иду за ним. Касаюсь его руки, спрашиваю, все ли в порядке, прошу дать взглянуть, дать помочь, пожалуйста, Адам, пожалуйста, и вдруг он резко оборачивается ко мне. У него зубы в крови. То есть дырки между зубами. Мне видно их, потому что он ворчит:
– Отвяжись от меня. – Он сплевывает. Так яростно, что я отстраняюсь.
Я не знаю, что делать. Просто стою и смотрю, как Адам уходит. Я хочу извиниться, но не знаю, за что. Хочу пойти за ним, но не хочу, чтобы он снова на меня кричал. Я начинаю плакать, а он убегает на холм. Это жалко, я знаю, но я не удержалась. Адам не оглядывается, даже не останавливается, чтобы собрать свои вещи. А я думаю только о том, что я натворила. Я даже не знаю, что я сделала! Я даже теперь не понимаю. И ворчание, кровь во рту… словно плач мальчика, крики женщины, удар мужчины в лицо – словно все это моя ошибка.
Словно Адам винил во всем меня.
17.00–18.00
10
Комната содрогается и замирает. Едва заметно, не сильнее дуновения ветерка, но Сюзанна и Адам мгновенно умолкают, оба понимают, что это означает. Рут ушла. Алина ушла. В здании больше никого нет.
Сюзанна знала, что этот момент наступит, она думала, что подготовилась. Так и было, но она все равно оказалась не готова. Ощущение, будто нырнула в океан, а вода намного холоднее, чем можно было ожидать. Одиночество – она одна – охватывает ее внезапно, каждую частичку. Она хватает ртом воздух, старается сдержать подступающую панику.
– Сюзанна? Ты очень бледная, Сюзанна. Все хорошо?
Сюзанна смотрит на окно. Она успеет до него добежать, прямо сейчас. Можно постучать по стеклу, разбить его стулом, крикнуть на улицу, чтобы Рут спасла ее. Адам не сможет ее остановить. И не станет. Сюзанне остается только бежать.
– Сюзанна? Ты куда, Сюзанна?
Она останавливается у своего стола. На нем фотография Эмили в рамке. Ее малышка улыбается миру так, словно ничто на свете не может ей навредить. Словно монстры не шарят по углам прямо за кадром.
Сюзанна прижимает фотографию к груди.
– Пожалуйста, – говорит она. – Не проще было бы, если ты просто расскажешь, кто ты на самом деле? Чего ты от меня хочешь? Не понимаю, зачем ты это скрываешь. Зачем ведешь эти игры.
Адам изображает удивление.
– Игры? Никто ни во что не играет, Сюзанна. Спроси Эмили, если не веришь мне. – Сюзанна морщится, крепче сжимает фотографию. – Я уже сказал, что ничего не скрываю, – продолжает Адам. – Разве не так? С самого начала. Это вопрос времени, только и всего. Твоего времени, помни. Времени Эмили.
Сюзанна не забыла. Уход Рут и Алины только обострил ощущение, что время ускользает. Но она все еще не понимает, что именно это значит: сколько времени у них было, сколько еще осталось, если осталось. И хотя Сюзанна больше всего хочет сконцентрироваться целиком и полностью на дочери, она знает, что если хочет выбраться из всего этого, ей надо заняться загадкой Адама.
