Мы пустились в обратный путь, и я снова крепко схватилась за Юлиана, спрашивая себя, о чем же он думает. Верит он мне или считает чокнутой девицей, которая видит призраков? Возможно, он совсем об этом не думает, у него ведь полно других забот, кроме того, как ломать голову над фантазиями фрика, сидящего позади него. Когда мы вернулись домой, я вернула ему запасной шлем. Юлиан посмотрел на меня пристально.
– Спасибо, что согласилась съездить со мной. – Он крепко сжал губы. – Если тебе нужна будет моя помощь в поисках правды, скажи.
– Да, обещаю. И тебе спасибо. Там, наверху, было здорово!
– Мы были как две птицы. Как два орла.
Он улыбнулся, и в этот момент в моей груди что-то взорвалось. Будто сотни бабочек выпорхнули оттуда наружу. Я увидела чудесный золотистый свет, похожий на море колышущихся подсолнухов. Ничего подобного я еще не испытывала. Меня будто подхватило каким-то порывом, заставившим забыть обо всем. И тут я поцеловала Юлиана. Ничего не могла с собой поделать. Он ответил на мой поцелуй, опешив, мягкими губами. Но почти тут же отстранился.
– Нет, – прошептал он. – Не надо. Пожалуйста.
Юлиан развернулся и побежал к своему дому, ни разу не взглянув на меня.
– Какая же я дура! – простонала я, потирая лоб. – Зачем я только это сделала?! Ну что за идиотка!
28
Дождь развеял удушающую жару летней ночи. На землю упало несколько освежающих капель, и легкий ветерок принес прохладу. Грозовые тучи поплыли дальше, по-прежнему изредка сверкая молниями. Словно хотели сказать мне: «Мы еще вернемся, жди!»
В нашем маленьком ведьмином домике тоже стало немного прохладнее. Теперь я наконец-то могла спать. Я в темноте поднялась по лестнице, стараясь не шуметь. В доме стояла мертвая тишина. Похоже, мамусик спит сном праведника. О моей ночной вылазке ей лучше было не знать. Поднявшись наверх, я увидела, что комната в конце коридора открыта. Окно там было зарешечено. Ночной ветер распахнул дверь чуть шире, чем в прошлый раз. Он играл занавеской и слегка колыхал ее. В свете последних грозовых вспышек я различила силуэт зайца, снова сидевшего на коробке, – значит, мама подняла его и усадила на место.
Хотя было темно, мне показалось, что заяц снова ухмыляется. Зло и иронично, как недавно девушка с глазами насекомого в моем кошмаре.
«Был ли это действительно всего лишь кошмар? – спросил скептический голос внутри меня. – Ты ведь бодрствовала, когда ее видела. Поправь меня, если я ошибаюсь». Я потерла виски, подумав: все это происходит со мной от недосыпа. «Это не голос, – подумала я, – эти слова просто звучат в моей голове. И заяц не может ухмыляться, улыбка просто вышита на его лице – детская игрушка должна выглядеть веселой. Несмотря на то, что я не могу выносить эту улыбку. Но причина во мне, а не в зайце». – «А почему ты не можешь ее выносить? – снова буравил голос мой мозг. – Что бедная игрушка сделала тебе, Дора?» – «Ничего, разумеется, ничего он мне не сделал, этот плюшевый заяц. Это всего лишь кусок мягкой ткани, набитый ватой, немного потрепанный и обслюнявленный, – поскольку малыш то и дело совал его себе в рот».
– Возьми себя в руки, – шепнула я себе, но это слабо помогло.
Отныне в доме я не чувствовала себя уверенно. Хотя это был мой дом. Наш с мамусиком ведьмин домик. Мама тоже здесь, она спит в соседней комнате. Я прикинула, что бы сказал обо мне Норд. Что мои симптомы снова проявились, потому что я воспринимаю новую обстановку как стресс. «Стресс, который не сразу распознаешь». Так он сказал. Затем я снова услышала кряхтенье. Оно доносилось из-за двери моей спальни, будто там кто-то часто и испуганно дышал. Это симптомы. Это всего лишь симптомы! В реальности ничего этого нет.
Мне захотелось вырваться из дома и умчаться прочь. Но я понимала, что в этом случае никогда не пойму причину странных звуков. Я собрала все свое мужество и направилась к двери в свою спальню. Звуки стали громче. Однако это лишь укрепило мою решимость. Там. За дверью. Никого. Нет. Это только моя фантазия.
Я взялась за ручку двери. Она показалась мне холодной и скользкой. Будто кусок мыла, который пытаешься достать из мыльницы, а он норовит выскользнуть. Скорее всего, дело не в ручке, а в моей потной ладони. Я это знала. Я вытерла руку о джинсовую ткань своих шорт и взялась за ручку снова. Затем резко рванула дверь на себя, чтобы положить конец колебаниям. Тотчас свободной рукой включила свет. В комнате никого не было.
– Разумеется, здесь никого нет, – произнесла я вслух и сделала несколько глубоких вдохов. – Тут никого и не могло быть.
У меня в голове забрезжило ощущение триумфа. Я снова обрела контроль над ситуацией. Это был добрый знак. Я проявила силу и не сдалась… На этом моя мысль споткнулась, так как я увидела время на будильнике. 23:19. Этого не может быть! Либо проклятые часы пришли в негодность, либо… «Нет, – запаниковала я. – Там действительно 23:19 или все же нет?» Я поморгала и всмотрелась пристальнее. Семнадцать минут третьего. Так-то лучше. Уфф… Это скоро пройдет.
Но почему я сначала увидела 23:19? Эти же цифры я видела на часах в ту ночь, когда встретила Кевина. Тогда я тоже обманулась – на самом деле было гораздо больше времени. Теперь опять. Конечно, можно ошибиться в показаниях часов, особенно если ты смертельно устал и валишься с ног от желания поспать. Но почему именно эти цифры? Вот что удивительно. Что такое с ними связано?
Мне пришло в голову то, о чем я вчера вспомнила перед сном. Эти цифры я видела на дисплее телефона – в ту ночь, когда присматривала за Каем. Тогда я точно видела эти самые цифры. Я прочитала на дисплее 23:19, и… перед моими глазами снова возникла картинка. Еще один фрагмент воспоминания. Как будто я нажала на пульте воспроизведение после паузы, чтобы смотреть фильм дальше. Я увидела себя стоящей около телефонного аппарата в коридоре. Было девятнадцать минут двенадцатого, и я…
29
…Снимаю трубку. Представляюсь, чтобы справиться с испугом. Треск и грохот из трубки напоминают звуки автоаварии. Скрежет, крики и громкая музыка. Музыка? Я снова прижимаю трубку к уху.
– Дора! – зовет меня знакомый голос из мембра – ны. – Дора, ты меня слышишь?
– Беа?
– Эй, Дора, где тебя носит? Я думала, ты придешь самое позднее в девять, а сейчас уже почти половина двенадцатого.
Несмотря на грохот музыки в трубке и рев моего маленького брата, который доносится до меня сверху, мне слышно достаточно хорошо, чтобы понять: моя подруга сильно пьяна. У нее язык заплетается.
«Это точно „Кайпиринья“»
[15], – думаю я. Самая большая слабость Беаты на вечеринках. А уж на вечеринке у Бена спиртное наверняка льется рекой.
– Я не смогла, – отвечаю я. – Родители попросили побыть нянькой.
