– Какая еще передозировка? Я принимала, сколько мне прописали.
– Значит, не было передозировки?
– Нет, нет и еще раз нет, дьявол вас возьми!
– А как ты тогда объяснишь, что чуть не отправила себя на тот свет?
– Что? Что вы такое говорите?
На какое-то время в палате воцарилась гробовая тишина. Слышен был только приглушенный крик женщины в дальней палате.
– Тебе крупно повезло, – сказал наконец доктор Форстнер. – Организм быстро отреагировал на медикаменты, и часть препарата вышла с рвотой. Между тем все было очень и очень серьезно.
– Это все чушь, – резко возразила я. – Я не принимала нефарол. Только ту дозу которую прописал мне доктор Норд.
– Нет, Дора. В твоей крови было больше. Намного больше.
– Правда? Откуда он там взялся?
– Ты сама не знаешь?
В отчаянии я сжала руки в кулаки. Разумеется, я знала, кто это сделал, – тот, кого Кевин назвал дьяволом! – но мне было ясно, что, если я скажу правду, это недалеко меня заведет, раз все убеждены в моем безумии. Я должна аргументировать как-то иначе.
– Вам это не кажется странным, доктор? Неужели кто-то захочет добровольно превратить себя в зомби? Вы в это верите?
Доктор Форстнер молчал.
– Сколько таблеток я должна была проглотить, чтобы получить передозировку?
– Как минимум пять-шесть.
– Вот! – восторжествовала я. – В моей же упаковке было всего три таблетки. Скажите маме, пусть она проверит. Готова поспорить, что все три до сих пор на месте.
– Ты, возможно, забыла, что мы с тобой обсуждали на терапии, – сказал доктор Форстнер. – Отрицание поступков – защитная реакция, вызванная чувством вины. И это причина, почему ты многое не можешь вспомнить.
– Теперь я знаю, что поднималась в комнату Кая, если вы это имеете в виду, – сказала я. – Знаю, что там что-то произошло. Но с моим отравлением это никак не связано. Я не брала эти чертовы таблетки. Это я знаю точно!
Доктор Форстнер кивнул и встал.
– Пожалуй, хватит на сегодня, Дора. Советую тебе немного отдохнуть и поспать. Когда тебе будет лучше, мы продолжим разговор. – Он направился к двери.
Я соскочила с кровати, едва не упав, так как ноги по-прежнему были ватными, но ярость заставила меня удержаться в вертикальном положении. Он не поверил мне. Никто мне не верил. Я была для всех них только фриком.
– Я не принимала таблетки! – крикнула я ему, при этом толкнув стул. Тот с грохотом упал и пролетел несколько метров по гладкому полу.
Тотчас прибежали сестра Марион и бородатый санитар. Санитара я видела в первый раз в жизни, но он был так же крепко сложен, как сестра, и сейчас они оба стояли между мной и доктором Форстнером.
– Почему, черт возьми, вы мне не верите? – заревела я. – Я не сумасшедшая и не собиралась покончить с собой!
– Мы поговорим об этом позже, – сказал доктор Форстнер, потом кивнул сестре и вышел.
– Это была не я! – крикнула я ему вслед.
Но тут санитар схватил меня и отнес на кровать. Я сопротивлялась, потому что видела, как сестра Марион готовила шприц, выпуская на свету пузырьки воздуха из прозрачной жидкости. Потом санитар схватил меня мертвой хваткой.
– Спокойно, милая, спокойно, – сказал он.
Я почувствовала укол в плечо.
– Что вы мне вводите? – крикнула я. – Я не хочу!
– Это чтобы ты поспала, – сказала сестра и погладила меня по лицу.
Я отвернулась в сторону, чтобы избежать ее прикосновения, и она отошла от меня. Санитар подержал меня еще какое-то время, но вскоре я уже не чувствовала его рук. Все вокруг меня провалилось в полную темноту.
64
Я снова находилась в просторном подвале старой плавильни. Сейчас он был залит дневным светом. Теплые лучи проникали через грязные верхние окна, в воздухе танцевали пылинки. «Сон, – подумала я. – Всего лишь сон». – «Нет», – сказал глубокий голос откуда-то изнутри меня. Рядом стояла девушка-насекомое, и я знала, что она – часть меня. Мое злое сердце. «Нет, Дора, это не сон, даже если тебе так кажется. Это еще одно озарение. Ты лежишь в палате своей клиники и размышляешь». – «О чем?» – «О том, что ты сказала Дэвиду. Разве ты не знаешь, кто ты?» – «Я синни. Из тех, кто иногда способен видеть больше, чем другие». – «Правильно. Ты как тонко настроенный инструмент. Используй же этот дар. Посмотри на то, что ты уже видела, и сделай выводы». – «О чем ты?»
Но девушка-насекомое не ответила. Она исчезла. Я стояла в этом подвале одна и должна была что-то найти. Но что именно? Нечто, что я уже видела. И это что-то должно быть очень важным, иначе бы я здесь не находилась.
Я прошла вдоль стола, за которым рабочие когда-то ели свои бутерброды с колбасой и сыром, пили кофе и пиво, читали газеты и беседовали. Видение, будто я действительно нахожусь в этой комнате, было настолько реалистичным, что казалось, я могу дотронуться до стола. Мои пальцы скользили по гладкой пыльной поверхности, и я ощущала запах бетонных стен – каменистый серый, бывший, вероятно, когда-то белым.
Я осмотрела ряд шкафчиков, черные таблички с номерами, каждый из которых был за кем-то закреплен. Но шкафчики не показались мне важными сейчас. Интуиция подсказывала: они не то, что мне нужно. Я пошла дальше, словно играя в прятки, – мамусик всегда играла со мной в эту игру на Пасху, когда мне нужно было найти в саду раскрашенные яйца и шоколадного зайца. Мне даже показалось, что я слышу ее голос.
Тепло, теплее, еще теплее… Нет, здесь снова холоднее. Передо мной была стена с календарем. Холодно. Рядом висел пробковый стенд. Теплее. Мишень для дартса. Еще теплее. Следующая стена со шкафчиками. Холоднее. Что я ищу? Что это должно быть? Нечто, что мой разум уже давно заметил и хочет показать мне, чтобы я поняла. Я двинулась дальше, к шкафчику, который Кевин пометил числом 666. К нашему приходу его взломали и опустошили. Холодно. Я обошла практически все помещение и добралась до двери. Еще холоднее.
В коридоре не было ничего. Кроме душа и туалетов, откуда до сих пор пахло моей рвотой. Слегка теплее. Туалеты? Холодно. Я подошла к месту, где лежала мертвая крыса. Теплее. Крыса. Тепло. Но как она связана с игрой в дартс? Еще теплее. Дэвид прикрыл ее газетой, висевшей до этого на щите для дартса. Горячо! Мысленно я подошла к мертвой крысе вплотную, наклонилась над ней и увидела, что сверху на газете виднелась какая-то статья. Горячо! Очень горячо!
Мое сердце забилось сильнее от опасения, что сейчас газета приподнимется и из-под нее покажутся маленькие ручки. Но я успокоила себя тем, что это всего лишь моя фантазия. Я могу все видеть пластически только потому, что я «синни». Та, кто классифицирует вещи в своей голове иначе, чем остальные. «Значит, используй свой дар», – шепнуло злое сердце в моей голове. И я сконцентрировалась на статье, лежавшей на полу.
