Пока отошедшие от политической борьбы ссыльные собирали жучков, пели революционные песни, ходили в гости и кое-как поддерживали скудное существование, в советской стране происходили большие перемены.
Последние муки
Большевики построили, наконец, свой «город солнца» — государство с отсутствием гражданских и политических свобод, свободы слова и реальных выборов в органы власти. Главным способом проведения каких-либо социальных преобразований оставался террор. Активизировалась шпиономания, поиск внутренних врагов, первыми кандидатами в которые намечались «бывшие люди».
Давно почил «Железный Феликс», превративший свое ведомство в инструмент тотального террора. При нем чекисты доказывая свою полезность, сами проявляли инициативу, придумывали врагов и фальсифицировали дела. Жестокость и беспощадность оправдывались и поощрялись. За либерализм могли сурово наказать, за излишнее рвение слегка пожурить. Учителя превзошел Генрих Ягода — одна из самых зловещих фигур в советской истории. Дальний родственник Я. Свердлова (их отцы были двоюродными братьями, сам он женился на племяннице Свердлова Иде Авербах), в прошлом участник Нижегородской группы анархистов-коммунистов, Ягода присоединился к большевикам только в 1917 году. В следующем году он устроился в Петроградскую ЧК и в 1931–1932 годах сделал головокружительную карьеру в органах безопасности, заменив на посту главы НКВД В.Р, Менжинского. Но на смену ему с 1936 года пришел человек не менее страшный — Николай Ежов, садист, «кровавый карлик» — его рост равнялся 152 см, — по собственным словам, «почистивший» всего лишь 14 тысяч человек. Но только по официальным данным при нем было вынесено 681 692 смертных приговора.
30 июля 1937 года был подписан секретный приказ НКВД № 00447, которым объявлялась «кулацкая операция». В рамках этого мероприятия арестовывали крестьян, священников, бывших дворян, а также людей, так или иначе заподозренных в связях с белым движением или оппозиционными политическими партиями. Эсеры записывались приказом во враждебные элементы едва ли не в первую очередь, причем со значительной вероятностью попасть в так называемую «первую категорию» лиц, к которым должен быть применен расстрел. Почти параллельно с этим проводились «национальные» операции — по заранее составленным спискам арестовывали немцев, поляков, латышей и многих других иностранцев и граждан СССР. С арестами нескольких крупных военачальников начались чистки в армии. Тысячи ЧСИР — «членов семей изменников Родины» — попали в лагеря по обвинению в связях с врагами народа.
День 30 июля считается днем начала Большого террора — периода политических репрессий, во время которого в 1937–1938 годах в СССР было арестовано не менее 1,7 миллиона человек: «врагов народа», «контрреволюционеров», «вредителей», а также их родных и близких. Более 700 тысяч из них были казнены. Следствие по делам зачастую велось с активным применением пыток — физическим насилием, угрозами семьям обвиняемых, «пыткой сном» (запрет спать днем и постоянные ночные допросы), — и доля «признавшихся» была близка к 100 процентам. Признательные показания оставались важнейшим аргументом в пользу виновности человека — так же, как и показания уже арестованных или расстрелянных знакомых и коллег. Что касается доносов, то многие из них писались под колоссальным психологическим давлением — уже на стадии следствия люди оговаривали своих близких. Очень часто перед ними стоял выбор между возможностью (чаще всего иллюзорной) личного выживания и необходимостью подписать бумагу против другого человека.
Приказом наркома внутренних дел Н. Ежова «Об оперативной работе по социалистам-революционерам» от 13 ноября 1936 года начальники управлений НКВД краев, областей и республик подробно информировались об «активизации» подрывной деятельности бывших эсеров (как правых, так и левых), направленной на воссоздание их партии, и организацию широкого повстанческого движения.
Ежов поставил задачу выявления всех эсеровских групп и одиночек-террористов. Особое внимание следовало уделить ссыльным эсерам как наиболее опасным организаторам антисоветских акций. Нарком откровенно рекомендовал внедрять в эсеровскую среду опытных агентов с целью опорочить ссыльных.
Начались аресты бывших эсеров по всей стране.
9 февраля 1937 года в разгар арестов, появился еще один циркуляр НКВД об усилении оперативной работы по «эсеровской линии». Его появлению предшествовало подробное спецсообщение Ежова на имя Сталина от 1 февраля. Нарком докладывал, что «в результате агентурной и следственной работы удалось вскрыть и приступить к ликвидации широко разветвленного подполья, руководимого ссыльными членами ЦК партии левых и правых эсеров». Ежов утверждал, что «для руководства нелегальной работой в областях были созданы областные (или краевые) бюро эсеров преимущественно из видных в прошлом деятелей эсеровской партии» и перечислял руководителей «нелегальных эсеровских организаций», в числе которых были Камков Б.Д., Спиридонова М.А., Майоров И.А., Самохвалов М.Д., Каховская И.К. и Измаилович А.А.
В ночь с 7 на 8 февраля 1937 года левоэсеровскую «четверку» и всех других уфимских ссыльных арестовали. Им было предъявлено обвинение в создании «эсеровской террористической и диверсионно-вредительской организации, ставившей задачу объединения всех антисоветских сил для борьбы с Советской властью путем вредительства и индивидуального террора в отношении руководителей партии и правительства». Сфабрикованное дело исключительную роль отводило, прежде всего, Марии Спиридоновой.
Началось следствие, ошеломляющее, неслыханное и неправдоподобное, и длилось оно одиннадцать месяцев.
Не чувствуя за собой никакой вины, открытая и прямая женщина, профессиональная революционерка, полжизни проведшая в тюрьмах и ссылках, обращаясь к руководству коммунистической партии, надеялась объяснить случившееся недоразумение, раскрыть «товарищам» глаза на их ошибку. Она писала из уфимской тюрьмы: «Если бы сейчас я за собой знала подпольную борьбу против Соввласти, я бы говорила о ней с былой дерзостью… Поэтому сейчас-то я так унижена и смертельно оскорблена предъявляемыми обвинениями, что я давно разоружилась и борьбы не вела». Ее удивляло и возмущало грубое обращение с арестованными молодых следователей.
Еще питавшая иллюзии относительно соблюдения прав и справедливости Мария написала жалобу на действия работников следствия первому секретарю Башкирского обкома партии Я.Б. Быкину. Тот отправился за объяснениями в местное управление НКВД, где ему приказали не лезть не в свое дело. Разъяснения были настолько доходчивы, что выступая на вечернем заседании 25 февраля 1937 года Быкин, в частности, сказал: «С тех пор, как Спиридонова была прислана к нам в ссылку, с первого момента, это, кажется, с 1931 года (т. Ягода точно помнит), и до последних дней она все время работала, и не как сумасшедшая, а как злейший политический враг, и в дальнейшем доказано будет, что она вела и ведет подпольную контрреволюционную работу вместе с Бухариным и его людьми… и, как другие ссыльные, имела возможность блокироваться с Троцким и Бухариным против нас… До Уфы и в Уфе Спиридонова группируется вместе с другими членами ЦК эсеров, вместе едут группой. Этим мы дали им возможность, чтобы они все время работали, все время имели в действии свое бюро ЦК эсеров, блокировались и объединялись со всеми другими врагами рабочего класса для того, чтобы активно бороться против нашей партии, против Соввласти».
