Л. Луженовский получил приказ губернатора прекратить аграрные беспорядки. С двумя ротами солдат он прошел около 500 верст, решительно прекращая на своем пути любые волнения. Он заявлял: «… Или зверь-революция сметет государство, или государство должно смести зверя». В три недели беспорядки были пресечены. За жестокость, проявленную при подавлении крестьянских выступлений, эсеры приговорили имение Луженовского к разграблению, а самого монархиста-черносотенца — к смерти. Но имение добровольно вызвались охранять крестьяне, сочувствующие черносотенцам, а на вынесенный смертный приговор мать Луженовского Мария Гаврииловна публично ответила через газету: «Несчастные, ослепленные люди! Не думайте запугать убийствами из-за угла тех, кто любит святую Русь. Я благословила своих двух сыновей отдать жизнь свою за Православие и Царя, без которых погибнет наше Отечество…»
Что касается Гавриила Луженовского, то он сам хвастался, что при подавлении бунта приказал дать шесть залпов картечью по крестьянам. По постановлению тамбовского комитета партии эсеров «за зверства, за разбойничьи похождения в Борисоглебске, за организацию „черной сотни“, за введение военного положения и чрезвычайной усиленной охраны в Тамбовском и других уездах» Луженовский был приговорен к смерти. Привести приговор в исполнение доверили Марии Спиридоновой.
Террор
Начало XX века было эпохой бесконечных расколов и какой-то жуткой, загадочной воли к самоуничтожению. Террористами становились, в основном, весьма молодые люди: примерно 22 % всех террористов-эсеров находилось в возрасте от 15 до 19 лет, а 45 % — от 20 до 24. Молодежь романтически настраивалась на волну конспирации, борьбы «плаща и кинжала». По свидетельству знаменитой деятельницы социал-революционного движения Е.К. Брешко-Брешковской в ПСР шла молодежь на условиях участия исключительно в террористической деятельности, оставаясь равнодушной к любой другой форме работы.
Однако террор основывался на идеологическом контексте. В знаменитом письме народовольцев по поводу убийства анархистом американского президента Уильяма Мак-Кинли
[3], они писали, что политическое убийство в стране, где есть выборы, является проявлением деспотизма, с которым они борются. Эсеры всегда говорили, что как только будет заявлено о выборах и можно будет обходиться без насилия, они прекратят террор. Террор для лидеров партии стал вспомогательным средством, расшатывающим режим, вдохновляющим революционеров, а также орудием самообороны. Эсеры старались избегать случайных жертв, но это относилось к хорошо организованной центральной боевой организации, совершившей 11 акций за десять лет. Большую часть терактов осуществили низовые организации при фабриках и заводах — там степень разборчивости была совершенно другая. Боевиками становились рабочие-эсеры, часть которых потом ушла к анархистам, их душила ненависть к буржуазии, а анархисты тогда в Европе взрывали все, что хоть как-то было связано с буржуазией. С этой точки зрения настроения рабочих шли снизу, а руководство социалистов-революционеров старалось с этим бороться.
С 1902 по 1911 год боевая организация эсеров совершила больше двухсот террористических актов. Жертвами стали два министра, 33 губернатора, генерал-губернатора и вице-губернатора, 24 начальника тюрем, 26 шпионов и провокаторов. Боевики убили генерал-губернатора Москвы великого князя Сергея Александровича, министров внутренних дел Д.С. Сипягина и В.К. Плеве. Первого сентября 1911 года в киевском городском театре эсер-боевик Дмитрий Богров смертельно ранил председателя Совета министров Петра Аркадьевича Столыпина.
От народовольцев к эсерам перешла традиция широкого и активного участия женщин в революционном движении, что принято объяснять их большей экзальтированностью.
В то время как в Англии, Франции, Германии и других западноевропейских странах подавляющая масса женщин ограничивалась домашним хозяйством и была слабо затронута революционным движением, иную картину представляла дореволюционная Россия. Здесь женщины наряду с мужчинами разделяли все опасности и страдания, связанные с борьбой за лучшее будущее своей Родины. Они выступали как рядовыми, скромными, но убежденными ее участницами, так и выдающимися деятельницами, накопившими большой жизненный и политический опыт. Здесь были разные характеры, различные формы борьбы и неодинаковые судьбы.
После ареста Андрея Желябова подготовку убийства Александра II в марте 1891 года довела до конца его гражданская жена Софья Перовская. После разгрома «Народной воли» оставшихся членов объединила Вера Николаевна Фигнер, которая пыталась инициировать военный заговор. У эсеров большим влиянием пользовалась Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская, сторонница политического и аграрного террора, считавшая террор одними из наиболее эффективных методов борьбы. Она пришла в революцию раз и навсегда. Бросила мужа, отдала на попечение родственницы маленького сына и с головой окунулась в стихию борьбы. Имея самую простонародную внешность, она под именем солдатки Феклы, в крестьянском облачении, с котомкой за плечами, ходила по деревням, рассчитывая поднять мужиков на бунт, составляла агитационные прокламации крайне радикального содержания.
Убедившись, что «хождение в народ» малоэффективно, Екатерина Константиновна стала активной сторонницей террора. И хотя не участвовала ни в одной боевой операции, но вдохновляла на вооруженную борьбу молодежь, считая, что для достижения «благих целей» годятся любые средства.
Не удивительно, что вскоре Брешко-Брешковская была арестована. С 1874 года в ее жизни начался долгий этап тюремных заключений, каторжных работ, ссылки. Из Петропавловской крепости тридцатилетнюю женщину отправили прямиком в Восточную Сибирь. В шестьдесят лет она совершила новый побег из мест поселения, за пять дней преодолела тысячу верст, но была схвачена, опять брошена в тюрьму, а затем отправлена в якутский Булун, около Северного полюса, и провела там десять лет. Считается, что она стала первой в России женщиной-политкаторжанкой. Именно благодаря встрече с Брешковской к эсерам присоединился, пожалуй, самый известный террорист Борис Савинков. А человек мирной профессии, провизор Гершуни, быстро закрыл свой химико-бактериологический кабинет в Минске и вместо помощи болящим отдался «террорной работе».
Женский терроризм к тому времени получил довольно широкое распространение. По подсчетам американской исследовательницы Эми Найт, посвятившей специальную работу женщинам-террористкам, в партии социалистов-революционеров, среди 78 членов боевых организаций, входивших в ее состав с 1902 по 1910 годы, было 25 женщин. Их отличало более высокое социальное происхождение и более высокий образовательный уровень, нежели боевиков-мужчин. Так, из 40 террористок 15 были дворянками или дочерьми купцов, 4 происходили из среды разночинцев, 11 — из мещан, одна была дочерью священника, и только 9 родились в крестьянских семьях. Но общее, что побуждало всех этих девушек идти в рабочие бараки и крестьянские хаты, стрелять в жестких утеснителей — это обостренное чувство справедливости и сочувствие простому народу.
