Книга В огне революции, страница 5. Автор книги Елена Майорова

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «В огне революции»

Cтраница 5

Террористки действовали смелее и результативнее, чем мужчины.

22 ноября 1905 крестьянская дочь Анастасия Алексеевна Биценко — член летучего отряда Боевой организации ПСР, застрелила генерал-адъютанта В.В. Сахарова, усмирявшего аграрные беспорядки в Саратовской губернии. Участвовали в покушениях дочери генерала А. Измаиловича Александра и Екатерина, смертная казнь для Александры была заменена бессрочной каторгой. Евстиллия Рогозинникова застрелила начальника Главного тюремного управления А.М. Максимовского, практиковавшего в тюрьмах телесные наказания для политзаключенных. Анна Распутина (Шулятикова) организовавшая покушение на министра юстиции Щегловитова, в феврале 1908 года была арестована, заключена в Петропавловскую крепость и Петербургским военно-окружным судом приговорена к смертной казни. Через десять дней ее повесили на Лисьем Носу, близ Петербурга…

Некоторые террористки искренне приветствовали смертные приговоры, вынесенные им царским правительством. Казнь, как полагает ряд исследователей, была для них «избавлением от невыносимой тяжести собственного существования». В обоснование этого тезиса приводится дело эсерки-террористки учительницы Зинаиды Коноплянниковой.

13 августа 1906 года на станции Новый Петергоф Коноплянникова спокойно подошла к экипажу, в котором с женой и дочерью сидел генерал-майор Георгий Мин, «усмиритель» Декабрьского вооруженного Восстания 1905 в Москве. Она сделала четыре выстрела в упор из браунинга в спину генералу, от которых тот сразу скончался. Террористку тут же схватили. Военный суд приговорил ее к повешению. Она так страстно желала смерти, что, по словам очевидца ее казни, «шла на смерть так, как идут на праздник». Коноплянникова стала первой женщиной, повешенной в России в XX веке.

У многих женщин-террористок отчетливо прослеживались жертвенные мотивы. Классический пример — член БО Мария Беневская, верующая христианка толстовского учения, которая никогда не расставалась с Евангелием и изготовляла бомбы, читая молитвы. Она находила оправдание своей деятельности скорее в Библии, нежели в партийных программах, и пострадала при случайном взрыве. Евстиллия Рогозинникова отправлялась для совершения убийства начальника Петербургского тюремного управления А. М. Максимовского, будучи обвешанной тринадцатью фунтами нитроглицерина вместе со взрывным устройством, чего хватило бы для уничтожения всего здания. Застрелив генерала, она не успела использовать взрывчатку. На суде она казалась совершенно безумной и прерывала свое молчание лишь истерическим хохотом. Но перед казнью она вполне внятно писала родным, что вступила на путь терроризма из чувства долга и любви к людям. Дора Бриллиант рвалась выйти с бомбой на Плеве или великого князя Сергея Александровича; а ведь и в том и в другом случае гибель была практически неизбежной.

Сейчас рядом научных исследований установлено, что террор при отсутствии квалифицированных реабилитационных средств мог явиться психотерапевтическим механизмом преодоления комплекса неполноценности. Так, не проявившая себя, несмотря на все старания, в «мирной» революционной работе, эсерка Лидия Езерская решила убить Могилевского губернатора Клингенберга для оправдания своего существования. Эми Найт полагает, что причины, приведшие известную эсерку Фруму Фрумкину к террористической деятельности также проистекали из комплекса неполноценности и стремления самоутвердиться как личности.

Можно предположить, что террористическая деятельность могла привести к изменению психики человека. Эсерка Мария Селюк, стоявшая у истоков образовании партии социалистов-революционеров вместе с Г. Гершуни, во время подготовки покушения на Плеве заболела манией преследования — тяжелой формой паранойи. В конечном итоге Селюк впала в панику и сдалась полиции. Молодая еврейская девушка Мария Школьник охарактеризовала свое пребывание в подполье в ожидании покушения на графа Хвостова следующей показательной фразой: «Мир не существовал для меня вообще». Однако, пожалуй, только Марию Селюк и Дору Бриллиант можно назвать психическим неуравновешенными. Но это исключения. Все обстояло гораздо проще. Вера Фигнер говорила «Если берешь чужую жизнь — отдавай и свою легко и свободно… Мы о ценности жизни не рассуждали, никогда не говорили о ней, а шли отдавать ее, или всегда были готовы отдать, как-то просто, без всякой оценки того, что отдаем или готовы отдать»…

Современники событий вспоминали «В то время революционеры встречали сочувствие и поддержку повсюду. Интеллигенция, широкие слои общества, даже умеренно настроенные, особенно симпатизировали эсерам, популярность которых после покушений на Плеве и великого князя Сергея Александровича поднялась на необычайную высоту». Даже Л.Н. Толстой считал эсеровский террор целесообразным.

Но террор как метод признавали не только эсеры. Организованный в Сибири Я. Свердловым «Боевой отряд народного вооружения» практиковал характерные приемы, похожие на те, которые существовали в различных мировых мафиозных и террористических организациях. Так, один из будущих убийц семьи Романовых Ермаков в 1907 году по решению руководства боевого отряда убил полицейского агента и отрезал ему голову. В.И. Ленин призывал к «наиболее радикальным средствам и мерам, как к наиболее целесообразным, для чего, — цитирует документы историк и исследователь Анна Гейфман, лидер большевиков предлагал создавать — отряды революционной армии… всяких размеров, начиная с двух-трех человек, которые должны вооружаться сами, кто чем может (ружье, револьвер, бомба, нож, кастет, палка, тряпка с керосином для поджога…)», и делает вывод, что эти отряды большевиков по сути ничем не отличались от террористических «боевых бригад» воинственных эсеров. Как свидетельствует одна из ближайших коллег Ленина Елена Стасова, лидер большевиков, сформулировав свою новую тактику, стал настаивать на немедленном приведении ее в жизнь и превратился в «ярого сторонника террора». Мысль о терроре красной нитью проходит через литературное наследие вождя. «Социал-демократия должна признать и принести в свою тактику массовый террор!», «Террор — это средство убеждения», — можно прочитать в 45 томе сочинений Ленина. Понятие «красного террора» было сформулировано Троцким в книге «Терроризм и коммунизм» как «орудие, применяемое против обреченного на гибель класса, который не хочет погибать».

По мнению А. Гейфман, многие выступления большевиков, которые вначале еще могли быть расценены как акты «революционной борьбы пролетариата», в реальности часто превращались в обычные уголовные акты индивидуального насилия. Анализируя террористическую деятельность большевиков в годы первой русской революции, историк приходит к выводу, что для большевиков террор оказался «эффективным и часто используемым на разных уровнях революционной иерархии инструментом».

Поначалу партии большевиков на партийные и личные расходы делали пожертвования крупные фабриканты, богема и даже приближенные ко двору. Это считалось признаком хорошего либерального тона. Но после первой революции поток пожертвований иссяк. Пришлось изыскивать новые средства для пополнения партийной казны. Ленин публично объявил допустимым средством революционной борьбы грабеж и идеологически обосновал «отнятие правительственных денежных средств для обращения их на нужды восстания». Большинство исследователей считает, что большевики были единственной социал-демократической фракцией в России, прибегавшей к экспроприациям (т. н. «эксам») организованно и систематически. Характерно, что среди радикалов всех направлений РСДРП практиковалось присвоение партийных денег, но особенно преуспели в этом большевики.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация