Володя тут же бросил полотенце и скрылся в ванной. Он, видно, забыл об усталости, во всяком случае, там он пробыл рекордно короткое время: я еле-еле успела разложить диван и постелить чистые простыни. Тесновато, конечно, но ведь не спать же мы собираемся… Он вошел в комнату весь сияющий: сверкали глаза, и свет отражался в капельках воды, стекавших с мокрых блестящих волос. Приличия ради он натянул на себя джинсы; на его голой груди на уровне сосков чернел треугольник темных волос - мне немедленно захотелось их потрогать. И все-таки он еще сомневался: сделав шаг вперед, положил руки мне на плечи и спросил с легкой усмешкой:
- Ты, кажется, хотела мне постелить?
- Я слишком устала, и мне было лень застилать вторую кровать…
Он засмеялся и обнял меня; где-то на периферии сознания мне стало интересно - каким образом, если я чувствую на себе обе его руки, он умудрился развязать поясок и распахнуть халатик? Третьей рукой?
Обнаружив, что под халатом у меня ничего нет, он дал себе волю - но у меня не было ни сил, ни желания ему противиться, и я позволила ему делать с собой все, что он хотел. Это было очень приятно - представить себя послушной игрушкой и дать ему это почувствовать, к тому же я действительно устала, и мне не хотелось шевелиться - в этот момент я вполне согласна была уступить мужчине активную роль.
Он был очень нежен; он обращался со мной не как добившийся победы триумфатор, а как человек, который до сих пор не верит, что достиг давно желанной цели; он ласкал и лелеял меня, как хрупкую драгоценность - и это мне льстило.
Моя душа уже растворилась в его обожании, а тело - в том весьма земном блаженстве, в которое погрузили меня его ласки, когда он наконец в меня вошел. В этот момент он потерял контроль над собой, и я поняла, что у него давно уже не было женщины; очень быстро все кончилось, и я нежно прижала его к себе, поглаживая по голове, - я опасалась, как бы снова не взыграли его комплексы. Но боялась я зря: сердце у него бешено колотилось, но он улыбался. Потом он целовал мне губы и шею, но вдруг резко отстранился, сел в постели и хриплым голосом произнес:
- Извини, я не спросил тебя… Я был неосторожен. Это не страшно?
Я с трудом возвращалась к реальности и не сразу поняла, о чем это он толкует.
- Мы не слишком сильно рисковали?
- Нет, успокойся, все в порядке, - и я притянула его к себе и чмокнула в кончик носа. Ох уж эти мужчины! Может, для него эта ночь в моей постели и была полной неожиданностью, но я-то успела почти все предусмотреть. И рассчитать свои дни - просто так, на всякий случай. После того аборта, который окончательно развел наши с Виктором дорожки, я предпочитаю думать обо всем заранее.
И мы снова предались любовным играм. Не могу сказать, что он был слишком искусным любовником - думаю, что его опыт соломенного вдовца сводился в основном к интрижкам в рабочее время, а эти связи всегда грешат торопливостью; он брал не изощренной техникой, а тем почти юношеским пылом, который вкладывал в каждую ласку. Казалось, он был неутомим: он никак не мог насытиться. Это было безумие: не был он никаким половым гигантом, просто он меня хотел. В какой-то момент ему даже стало плохо, пульс у него зачастил, как у неопытного бегуна после финиша, и я побежала в ванную за валидолом.
- Чудак, куда ты так торопишься? Я же здесь, рядом - я никуда не денусь.
- Да, ты права, - отвечал он - и, отдышавшись, снова начал меня ласкать.
В общем, ничего странного не было в том, что мы проспали. Когда я открыла глаза, то почувствовала тяжесть его руки; он обнимал меня во сне. Рука была родная, не чужая. Не было той неловкости, которая порой возникает, когда пробуждаешься рядом с мужчиной и думаешь: кто это со мной? Как бы побыстрее от него избавиться? Нет, я проснулась в прекрасном настроении, душа моя парила и пела, а тело, более чем удовлетворенное, было слегка разбито, но не жалеть же о ночных «эксцессах» - какое счастье, когда тебя так любят!
Мне не хотелось открывать глаза, и я лежала в полудреме и вспоминала ночь. Володя действительно меня любит. Когда временами я улетала куда-то высоко в небеса, он тормошил меня, заставляя опуститься на землю, и требовал, чтобы я хоть словом, хоть жестом, хоть поцелуем дала ему понять, что знаю, в чьих объятиях нахожусь. Секс сам по себе его не интересовал, его интересовала я.
Я повернулась к нему, чтобы разбудить его поцелуем, но он уже и сам проснулся - то ли мое движение его пробудило, то ли Гришка, подвывавший от нетерпения в соседней комнате (мы его там вчера закрыли, потому что Володя заявил, что под его взглядом он может стать импотентом). Сначала его лицо не выражало ничего - даже удивления от того, что он проснулся в чужой комнате; потом до него постепенно дошло, что рядом с ним - я, и он лежит в моей постели, и физиономия его расплылась в широкой улыбке. Мне приятно было наблюдать за этими превращениями; но когда я почувствовала, что он целует меня слишком требовательно для утреннего приветствия, я выскользнула из его объятий:
- Ты знаешь, сколько времени?
Володя взглянул на часы - и мгновенно вскочил на ноги с восклицанием:
- О черт!
Он натягивал на себя видавшие виды джинсы и клетчатую рубашку, бормоча себе под нос:
- А я хотел заехать домой и переодеться…
- Ничего, больные как-нибудь тебя вытерпят. Наденешь халат, никто и внимания не обратит.
- Лида, я побегу, а ты не торопись, приводи себя в порядок.
Господи, но до чего же мужчины иногда бывают беспомощны! Мне пришлось все взять в свои руки. Я набрала номер стрессового стационара и дала трубку Володе:
- Сейчас подойдет дежурная сестра, и ты скажешь ей, что возвращаешься от родственников из деревни, и у тебя сломалась машина. Ты звонишь из автомата и скоро будешь на месте. Эта версия, кстати, великолепно объясняет и твой вид, причем не только джинсы, - и я показала ему язык и сунула в руки поводок:
- А теперь иди выведи Грея, а то сосед уже давно ушел в школу.
Мне пришлось забыть о ноющих мышцах, и я перекрыла все свои утренние рекорды. Когда у меня не вертятся под ногами мужчины и собаки, мне вполне по силам управиться со множеством дел одновременно. И на этот раз я за какие-нибудь пятнадцать минут успела принять душ, почистить зубы, в художественном беспорядке заколоть волосы (расчесываться было некогда), накраситься, и когда мужчина и собака пришли с прогулки, то я уже занималась завтраком - сначала наполнила едой миску Грея, потом поставила перед Володей тарелку с яичницей.
Перед тем как выйти из дома, Володя напоследок меня обнял - и вдруг сник, увидев наше отражение в мутном зеркале бабки Вари. Бессонная ночь на мне почти не сказалась: я чуть ярче, чем обычно, накрасилась - и этого было достаточно, чтобы скрыть следы утомления.
А глаза у меня сияли - я была счастлива, потому что чувствовала, что влюбилась, и несмотря на это. К тому же, хоть в некоторых местах на теле у меня и остались синяки и даже передвигать ноги мне порой было затруднительно, я себя прекрасно чувствовала.
