А вот у Володи, с его синяками под глазами, вид был неважнецкий. Мне нравилось, как он смотрится во фланелевой рубашке и джинсах, но, увидев нас рядом, вряд ли кто-нибудь смог бы предположить, что мы провели вместе ночь - мы казались существами если не из разных миров, то, во всяком случае, из разных слоев общества.
Но самый сильный удар мой новый возлюбленный получил уже внизу. Его «копеечка», скопившая на себе всю грязь нашего вчерашнего путешествия, послушно ждала нас, и на ее сплошь заляпанном заднем стекле было выведено почти каллиграфическим почерком: «Помой меня, я вся чешусь!»
Володя выругался сквозь зубы, лицо его приняло самое мрачное и злое выражение - я его только один раз видела таким: когда он вызвал на ковер больного, напившегося в отделении до положения риз и перепутавшего раковину в палате с писсуаром. Я расхохоталась; Володя посмотрел на меня, лицо его смягчилось; к нему снова вернулось чувство юмора, и он засмеялся мне в унисон.
- Лида, ты прелесть, - сказал он, усаживая меня в машину и одновременно чмокая в щечку. - Только иногда мне кажется, что ты для меня слишком красивая - и дорогая.
- А ты, конечно, хотел бы, чтобы я была дешевкой?
Он ответил мне - без слов, но очень понятно, и я испугалась, что так мы никогда не доберемся до работы. Я отстранилась и медовым голоском попросила:
- Володя, протри, пожалуйста, хотя бы зеркало! Тогда есть шанс, что мы не задавим гаишника, который будет нас останавливать!
Володя протер стекла, и мы поехали; я предложила ему, если уж он так боится за свою репутацию, высадить меня у троллейбусной остановки - что он и сделал.
Таким образом, я появилась на работе минут через десять после него и постаралась проскользнуть в стационар незаметно, что мне блистательно удалось, так как начальство в лице того же Синицына глядело в сторону. В тот день я окончательно решила, что я неплохой профессионал: несмотря на все, я с головой ушла в работу, и вряд ли кто-либо из больных мог в тот день на меня пожаловаться.
Когда мне слишком хорошо, это обычно написано у меня на физиономии: глаза начинают косить, рот расплывается в улыбке помимо моей воли - словом, не самое подходящее выражение для общения с пациентами. Но недосыпание и вернувшиеся воспоминания о нашем расследовании и грозящей мне опасности избавили меня от чрезмерного блаженства, и голова у меня работала, как обычно, если не лучше. Как всегда, за день моего отсутствия у кого-то ухудшилось состояние, а кто-то принял важное решение и спешил им со мною поделиться, и выбраться из отделения мне удалось только в послеобеденное время. Улучив свободную минутку, я нанесла визит во ВТЭК, взяв с собой Феликса в качестве сопровождающего- я тоже способна на разумную предосторожность!
Феликса долго разыскивать не пришлось: он так обрадовался моему появлению, что крутился вокруг меня, почти как Гришка: он точно так же вилял бы хвостом, если бы он у него был, разве что не лаял. Ему не терпелось поведать мне свои новости: вчера приходила девушка Люда, и оказалось, что она действительно не называла его уродом - ему это просто послышалось!
Он выпаливал слова скороговоркой, боясь не успеть, а я слушала его («А вы всегда бываете правы, Лидия Владимировна, или все-таки иногда ошибаетесь?») и параллельно размышляла о своем. Феликс по дороге прожужжал мне все уши, бесконечно повторяя имя «Фая». Фая была той самой пациенткой, которая выводила меня из себя своей дурацкой песенкой «Я сведу тебя с ума, а потом сойду сама»; я поняла, что высокая девица с беспомощно распахнутыми глазами, которая патологически не может обходиться без мужчины, как лиана без дерева-хозяина, нашла себе новую опору; что ж, с ней Феликс, по крайней мере, почувствует себя настоящим мужчиной!
Кажется, он уже вполне созрел для жизни вне этих стен. Но выписывать его жалко, мы говорили сегодня об этом с Володей - и решили повременить. Во-первых, он нам очень помогает и заодно ощущает вкус своей будущей профессии, и к тому же его роман с Фаей бурно развивался у нас на глазах - а разве это не наша миссия: делать людей счастливыми!
Интересно, как будет себя вести Вешнева при встрече со мной? Насколько я знала, архивы в отделах соцобеспечения хранятся чуть ли не вечно - и где-то там лежат фиктивные документы с подделанными ею чужими закорючками. Наверное, десять лет назад это было для нее настолько опасно, что она вполне могла решиться на убийство нежелательного свидетеля - если, конечно, это именно она стоит за сумрачной фигурой Викентия-Витамина. Насколько это важно для нее сейчас?
Настолько, чтобы охотиться уже за мной?
Я вошла в помещение ВТЭК, оставив добровольного телохранителя за дверью. Внутри все было, как и в прошлый раз: сидящие и стоящие всюду пожилые и не очень люди, с палочками и без оных, но все с одинаково угнетенным видом. На этот раз я не стала церемониться, а сделала то, что никогда себе дотоле не позволяла: я влетела в кабинет без стука. По счастью, больных там в этот момент не было; не обращая внимания на других членов комиссии (пешки, обозвала я их про себя), я направилась прямо к столу Вешневой. Мадам на этот раз соизволила оторвать глаза от своей писанины.
- Что за безобразие! - произнесла она ледяным тоном, не повышая голоса. - Как вы смеете сюда врываться! Немедленно покиньте помещение!
Меня ты не заморозишь, стерва, решила я про себя - и тут же успокоилась. Улыбнувшись своей особой улыбочкой, от которой веяло не меньшим холодом, чем от ее голубых льдистых глаз, я уселась прямо перед ней. В ее глазах раздражение сменилось узнаванием:
- А, это снова вы, ну-ну… Что вы хотите на этот раз?
- Наталья Ивановна, я все по тому же поводу. Насчет больного Зеленкина… Он лежит у нас в отделении, занимает место, ничем больше я ему помочь не могу, а выписать тоже не имею права - у него нет средств к существованию, и он, попав домой, сразу шагнет вниз с подоконника…
Это была чистая импровизация; мне показалось, что в неподвижном застывшем лице ледяной дамы с его идеальными чертами что-то дрогнуло.
- Вы мне угрожаете? - это было сказано чуть-чуть более горячо, чем следовало по ситуации.
- Да что вы, Наталья Ивановна! Бог с вами! Я пришла просто посоветоваться. Мы же с вами - врачи и должны вместе работать на благо пациента. Давайте решим вместе этот вопрос. Невропатологи считают, что ему нужна вторая группа инвалидности, вы же думаете, что он вполне трудоспособен. Может, мы согласимся на третью?
- Вы что, со мной торгуетесь?
- Да нет же! - И тут на меня снизошло вдохновение: - Просто мы можем прийти к компромиссу… к консенсусу, если вам угодно. Вы берете больного Черевкина… извините, я оговорилась, больного Зеленкина… на ближайшую комиссию, даете ему третью группу, а я его на следующий же день выписываю. И волки сыты, и овцы целы!
Наталья Вешнева была крепким орешком; губы у нее скривились, но это еще ничего не значило. Но тут она посмотрела мне в глаза, и если взгляд может убивать - то я стала бы покойницей. В нем было столько ненависти… Ей-богу, это был взгляд убийцы, и я почувствовала, как по спине у меня побежали мурашки. Мне пришлось изо всех сил стиснуть в руках историю болезни злосчастного Зеленкина, чтобы подавить дрожь.
