Во вторник Эйприл закончила разбирать первый приемный зал, и теперь фронт работ переместился на второй этаж, в спальню для гостей. Здесь было не так много коробок, зато Эйприл нашла в них вещи, которые сейчас ей совсем не помешали бы: красивое мягкое винтажное белье, чехлы для мебели. В хостеле ей приходилось спать на дешевом пуховом одеяле, купленном в супермаркете, поэтому забрать найденные вещи ей очень хотелось. Но она понимала, что кому‑то они нужны гораздо больше чем ей.
Эйприл до сих пор плохо представляла, чем будет заниматься после того, как закончит работать на Хью. Она подсчитала, что через месяц сможет выплатить долги по кредитке. Но весь этот месяц ей придется питаться рисом, бобами, лапшой быстрого приготовления. А что дальше? Она уйдет со своей ночной работы? Продолжит поиски вакансий по своему основному профилю? В конце концов, вновь переедет? Если бы она поступила так, ей пришлось бы отказаться от соцсетей. А это было не так легко. Она привыкла делать много публикаций на своих социальных страницах. Ей нравилось чувствовать себя важной и нужной для своих подписчиков, которых было больше миллиона.
Оторвавшись от размышлений, Эйприл продолжила разбирать коробки. Сегодня ей удалось найти несколько фотографий — очевидно, с празднования дня рождения Хью. Они были спрятаны в большой белый конверт, края которого пожелтели от времени. Эйприл отнесла находку вниз и положила ее на кухонную скамью. Затем включила чайник.
Она налила себе кофе и сама не заметила, как устроилась за столом и стала внимательнее рассматривать содержимое конверта. В глубине души она немного сомневалась, имеет ли право лезть в чужую жизнь. Но Хью сам поручил ей разобрать весь дом.
Перед ней было множество фотографий почти каждого дня рождения маленького Хью: классический снимок «Задувание свечей на торте», праздничное распаковывание подарков с утра в постели. На всех кадрах присутствовала мама именинника, на самых ранних — также его отец.
Мать Хью оказалась потрясающей красавицей. Эйприл и представляла ее себе такой: у нее были темные волосы и глаза в точности как у сына. На всех кадрах она всегда улыбалась — искренне и завораживающе.
Эти снимки отличались от всех тех, что она уже находила раньше. Они были сделаны в каком‑то незнакомом доме.
Эйприл глотнула крепкий кофе и продолжила рассматривать фотографии. Пошел дождь, и крупные капли с силой ударяли в оконное стекло.
На первом снимке пухлый малыш Хью сидел на коленях у матери, протягивая ей обеими ручками кусок ягодного торта. Рядом сидел высокий, темноволосый, очень привлекательный мужчина — отец, так решила Эйприл. Вся семья устроилась за обеденным столом. Комната была пропитана атмосферой восьмидесятых: бежевый ламинат, шкаф с полками, аккуратно заполненный книгами, безделушками и фотографиями в медных рамках, сервант.
На праздновании следующего дня рождения все трое вновь собрались за тем же столом. Но казалось, что маленький Хью намеренно избегал камеры, его взгляд фокусировался на предметах, оставшихся за кадром. Теперь на полках появились новые вещи, но расставили их аккуратно.
На третьей фотографии с детского праздника отца рядом с маленьким Хью уже не было, только мама. Мальчик тянул ручки к торту, выполненному в виде льва. Полки позади стола заметно опустели: исчезли фотографии. Стены почему‑то стали голубыми. Эйприл не могла понять: они переехали или просто сделали ремонт?
Она рассмотрела другие снимки с надписью «Хью три года» и поняла: определенно малыш с мамой перебрались в другое жилье: дешевые алюминиевые рамы в его комнате явно говорили о смене обстановки. Но мать Хью все еще сияла солнечной улыбкой.
Четвертый день рождения Хью явно проходил более оживленно: малыш в окружении своих друзей пытался разбить палкой игрушку из папье‑маше, наполненную конфетами. Рядом стояли родители, которые наблюдали за своими детьми и разговаривали друг с другом. Комната была очень аккуратной и опрятной. На самом деле на всех ранних снимках в помещении царила абсолютная чистота: ни одной пыльной коробки или абсолютно бесполезной безделицы.
Откуда же возник весь этот беспорядок?
Эйприл просматривала снимки, пытаясь разобраться. Везде присутствовал сервант и обеденный столик. Но предметов у синей стены с каждым годом становилось все больше: книги, фотографии, никому не нужные сувениры, вазы, новогодние игрушки… Правда, расставляли их все так же аккуратно.
К тому моменту, как Хью исполнилось семь, полки ломились от всякого хлама: фотографии, игрушки, толстые свечи из слоновой кости. Резная деревянная лошадь…
К девятому дню рождения в комнате царил настоящий хаос. Книги лежали повсюду раскрытыми, разбитая ваза одиноко скучала в углу комнаты. На полках появились стопки старых журналов, рекламных листовок…
На одном снимке танцующих детей Эйприл заметила всего лишь одну коробку. Только одну. Рядом примостилась стопка газет и книг. Но Хью и мама все еще искренне улыбались. Ее волосы, которые она обычно носила распущенными, были все так же прекрасны, а глаза сияли. Хью смотрел на нее с нескрываемым обожанием.
Эйприл сглотнула нервный ком в горле.
Она до сих пор не задумывалась по‑настоящему о том, как можно было накопить в доме столько ненужных вещей? Ведь это процесс не одного дня. И даже не одного года. Возможно, все дело в том, что в доме было чисто и аккуратно — если не считать все эти коробки. Эйприл же всегда ассоциировала беспорядок с асоциальным и странным поведением, с моральным разложением, с гниющими остатками еды и горой мусора.
Этот дом был не таким.
Но конечно же, такое бесконтрольное стремление к накоплению всякого хлама все равно казалось странным.
Эйприл вернулась к фотографиям. На десятый день рождения Хью не устраивали вечеринку. Возможно, он просто сам не захотел праздника, но Эйприл сомневалась в этом. Ни на снимках этого года, ни на более поздних вечеринок больше не было. Хью отмечал только с матерью. На заднем фоне появлялось все больше и больше коробок…
— Коробки долго копились, не удивляйся.
Эйприл подскочила от неожиданности, услышав Хью. Она покачнулась на стуле, но он уверенно положил ей руки на талию, удерживая от падения. Сегодня она надела широкий вязаный свитер, но все равно он смог насладиться плавными изгибами ее тела. Он отпустил ее, поняв, что она не упадет.
Через мгновение Эйприл вскочила, поворачиваясь к нему.
— Я не слышала, как ты вошел, — произнесла она, невольно изучая его.
На Хью была привычная одежда: джинсы, футболка и толстовка. Он почувствовал ее оценивающий взгляд: она выглядела просто, но очень соблазнительно. Светлые джинсы подчеркивали стройные ноги, а бледно‑лимонный свитер обнажал плечи и шею, на которой красовалась тонкая серебряная цепочка. Волосы она собрала в высокий хвост.
Когда Хью зашел на кухню, он увидел, что она поглощена изучением его старых фотографий. Но разве мог он злиться на нее? Ведь он сам поручил ей разобрать все вещи в доме.
