— А ну хорош хлеб перебирать, малышня пузатая! Взяли, что сверху лежит и отошли!
Студенты послушно схватили первое, что попалось под руку (одному не повезло, вместо хлеба он схватился за салфетку) и быстро метнулись прочь от прилавка. Тяжелый половник тети Фроси вошел в легенды ВМУЗа.
Госпожа Коновал и ее затемненные секьюрити приблизились к поварихе. Дарья Арсеньевна тут же поморщилась и покосилась в сторону мойки. Там, в одной из раковин, зависла в воздухе огромная чугунная сковородка, а волшебная металлическая щетка терла ее круговыми движениями. Звук соприкосновения металла о чугун был не очень приятным для слуха, но студенты уже привыкли, а вот госпоже проверяющей он был в новинку. Она повысила голос, чтобы перекричать скрежет:
— Ефросинья Васильевна?
— Она самая, — подтвердила повариха, поигрывая половником.
Госпожа Коновал уткнулась в свои записи и холодно спросила:
— В вашем личном деле написано, что у вас весьма скромные магические способности.
— Брехня это! — немедленно опровергла данные личного дела тетя Фрося, — Нет у меня никаких магических способностей.
— Как это? — обалдела Дарья Арсеньевна.
— Ну, нормальная я, понимаешь? — попыталась доходчиво объяснить повариха, — Не из ваших, чудиков.
— А как вы вообще сюда попали?!
Ефросинья Васильевна восприняла это как отмашку на пересказ своей биографии. Она подбоченилась и начала повествование тоном народной сказительницы:
— Была я на внештатной службе. Хомячиха, так сказать.
— Что?
— Ну, меня хотели кротихой обозвать, но я говорю, сам ты слепой, а я запасливая! Вот и стала хомячихой. Жила я в мире людей, но с понятием. О ваших, чудиках. И приставили меня за одним мальчишкой следить, он у родственников жил, у людей, а сам из ваших. Так вот, следила я за ним, приглядывала, а тут на него черные призраки напали! А ректор и давай на меня наезжать, чего не защитила? Я грю: «Звиняй, Рогволд, авоська их не берет! А чо я еще могу сделать?». Он плюнул и на кухню меня перевел. Вот где раздолье!
Проверяющая выслушала эту историю с открытым ртом, потом снова опустила глаза в свои записи, поморщилась и тупо перевернула страницу.
А вслух сухо проговорила:
— Уймите уже свою щетку, скоро сковородку протрет.
— Не протрет, — отмахнулась тетя Фрося, — Эта сковородка тут еще до меня была, а до сих пор щетка ее трет. Вот раньше умели вещи делать, на века!
* * *
Мы с Викой уже было направились в общежитие, как услышали громкое, подзывающее нас:
— Псссс! Пссс!
— Вот никогда не понимала, зачем люди так делают, — сказала я, — Что они пытаются изобразить этим звуком? Или думают, что это, типа, звучит так тихо, что никто внимания не обратит? Ага, щас…
Давид Иванович, тем временем, продолжал издавать шипящие звуки:
— Пссс! Сюда! — и рукой еще помахал, чтобы мы уж точно мимо не прошли.
Мы с подругой послушно приблизились. Преподаватель обратился к нам громким шепотом, который разносился по всему кори. дору:
— Девочки, я хочу сказать вам одну вещь…
— Слушаем, — равнодушно отозвались мы.
— Вы знаете, что я люблю аристократов. И аристократичных животных тоже, понимаете? — он многозначительно на нас посмотрел.
— Королевских кобр? — предположила я, вспомнив его шипение.
Вика оказалась более догадливой:
— Графа!
— Тсссс! — снова зашипел Давид Иванович, приложив палец к губам, — Тише!
— К кобрам тоже присмотритесь, — предложила я.
— Так вот, — продолжал куратор, — Недавно я узнал ужасную весть! Комиссия хочет забрать нашего благородного друга и на время расследования поместить его куда следует!
— Нет! — в ужасе проговорила подруга.
— Да уж, — согласилась я, — Плохо, что единственное их распоряжение, хоть как-то соответствующее здравому смыслу, нам совершенно не в кассу.
— Что же делать? — горестно воскликнула Вика.
Давид Иванович замялся, а потом туманно проговорил:
— Когда я не могу решить какую-то проблему, то предпочитаю мыслями вернуться к истокам…
— Чего?
Преподаватель выразительно постучал по своему запястью. Мы дружно уставились туда, но на нем ничего не было.
— Что?
— Знайте, счастье можно найти даже в темные времена, если не забывать обращаться к свету! — с пафосом проговорил куратор, поднимая глаза к потолку.
Причем, последнее он повторил несколько раз. В смысле, глаза к потолку поднял. Вверх-вниз, вверх-вниз.
— Вы хотите нам что-то сказать? — предположила я.
В ответ препод совсем закатил глаза.
— А, может, на бумажке напишете? — предложила я.
Давид Иванович четко, по слогам проговорил:
— Удивительная вещь время. Могущественная, но если в него вмешиваются, то опасная…
— Эээ…. Вы не знаете, как оно пишется? — выдала я новую версию.
— ДА ЧАСЫ!!! — проорал куратор.
Немногочисленные находящиеся поблизости студенты недоуменно обернулись.
— Что — часы? — не поняла я.
— Грифона заперли в башне над часами! — выпалил преподаватель.
— Мы знаем, — хором ответили мы с Викой, — Матвей Ильич сказал, что его запрут в самой высокой башне.
— Если знаете, то почему вы еще здесь?! — прошипел Давид Иванович, — Пойдите и выпустите его!
— А почему вы сами не выпустите? — удивилась я.
Лицо куратора вновь приняло пафосное выражение:
— Глас ребенка…
— Короче, палиться не хотите, — перебила его я.
— Так, я все сказал, — заторопился преподаватель, — И помните, в башне запрещено пользоваться магией! (он понизил голос) Дверь заперта на амбарный замок, ключ в кадке с пальмой.
— Поняли.
Защитник благородных грифонов поспешил скрыться.
— Ну, что, идем? — заторопилась Вика.
— Стой! А вдруг нас кто-то увидит? Надо принять меры предосторожности.
Подруга поспешила меня успокоить:
— Мы будем передвигаться очень осторожно, вдоль стен, прятаться за углом, за камнями, за деревьями, за тыквами…
Я закатила глаза:
— Вика…. Ну мы же знаем руну невидимости!
— А, точно. Как это я про нее забыла?
Впрочем, моя подруга не единственная, кто страдал от такой забывчивости. Даже ходили слухи, что эта руна проклята. Про нее обычно вспоминают, только когда надо леденец у ребенка отнять, ну или несовершеннолетнему в бар проникнуть. А как серьезное дело, так никто ни разу не вспомнил.
