– Так не давайте мне повода. – Нессель кивком указала на пульт. – Пусть ты и специалист, доктор Мейсон, но не считай, будто я не понимаю почти все.
«Как это типично, что именно сейчас я нашел способную ученицу», – с отчаянием подумал Холстен.
– И что мне прикажешь говорить? – вопросил он. – Ты ведь слышала: она знает, кто мы. Она принимает все сообщения с «Гильгамеша» и второго шаттла.
– Расскажи ей про лунную колонию! – приказал Ско-улз. – Расскажи, к чему они нас принуждали!
– С чем бы мы сейчас ни разговаривали, оно с конца Старой Империи находилось на спутнике, который меньше нашего шаттла. И ты рассчитываешь на сочувствие? – изумилась Лейн.
«Доктор Керн, мы – люди, как и вы, – написал ей Холстен, хоть сам и не был уверен, так ли это. – Вы могли уничтожить «Гильгамеш», но не стали. Я понимаю, насколько вам важен ваш эксперимент (еще одна ложь), но прошу вас: мы люди. Я на этом судне в качестве заложника. Я ученый, как и вы. Если вы поступите так, как говорите, меня убьют».
Эти слова в переводе на Имперский С походили на трактат, словно Холстен Мейсон уже стал фигурой, вошедшей в анналы и ставшей объектом споров ученых мужей позднейшего периода.
Перерывы между сообщением и ответом с приближением к планете становились все короче.
«В настоящее время вы направляетесь на карантинную планету, и всякое вмешательство в жизнь этой планеты недопустимо. Любой контакт с Миром Керн встретит немедленный отпор. Никоим образом не контактируйте с планетой».
«Мне нет до них дела так тяжело вся планета моя им нельзя вмешиваться эксперимент должен продолжаться или зачем все это было если обезьяны со мной не заговорят и мои обезьяны это все что осталось от людей а теперь летят эти крысы это крысы»
– Нет! – крикнул Холстен, поразив всех мятежников. – Только не обратно к Элизе!
– Что тут происходит? – вскинулся Скоулз. – Нессель?..
– Мы… вроде как оказались на шаг дальше.
Холстен откинулся в кресле, не имея никаких идей.
А потом Скоулз вдруг сказал ему в ухо:
– Значит, вы? У тебя идей не осталось?
В его словах появился опасный подтекст.
– Погоди! – сказал Холстен, но еще одну гибельную секунду его голова оставалась совершенно пустой.
Ничего нет.
А потом вдруг что-то появилось.
– Лейн, у нас остались те съемки дрона?
– А! – Лейн поспешно переместилась к другому пульту, отпихнув мятежника, который за ним сидел. – Запись Карста? Я… Да, есть.
– Переведи ее на пульт связи.
– Уверен? Только…
– Прошу тебя, Лейн.
Обойти изоляцию коммуникации, не подвергая весь шаттл опасности заражения, оказалось на удивление сложно, однако Лейн с кем-то из мятежников создала второй изолированный ящик с данными, а потом подсоединила к системе связи. Холстен представил себе, как невидимое воздействие доктора Керн затапливает новое соединение – и обнаруживает новый тупик.
«Доктор Аврана Керн, – подготовил он новое сообщение, – думаю, вам следует пересмотреть свое решение относительно потребности в наблюдателе для вашего экспериментального мира. Когда в прошлый раз наш корабль пролетал мимо вашей планеты, удаленная камера запечатлела там несколько изображений. Думаю, вам стоит их увидеть».
Это была авантюра, жуткая ставка, сделанная в игре с теми обезумевшими фрагментами Керн, которые еще обитали на спутнике, но ему к затылку приставили пистолет. И потом – он испытывал некое исследовательское любопытство. «Как ты отреагируешь?»
Он отправил сообщение и файл, предположив, что недавнее знакомство Керн с системами «Гильгамеша» позволит ей расшифровать данные.
Через считаные минуты со спутника пришло непонятное сообщение – практически одни помехи, – а потом:
«Ожидайте дальнейших указаний. Ожидайте дальнейших указаний».
«Что вы сделали смогши обезьянами? Что вы сделали смогши обезьянами?»
А потом – ничего, полное прекращение передач со спутника, так что в челноке принялись жарко обсуждать, что Холстен сделал и чего он, возможно, добился.
3.6 Dulce et Decorum est
[1]В Большом Гнезде нет строгой иерархии. По человеческим меркам паучье общество выглядит как некая работоспособная анархия. Социальный статус – это все, а завоевывается он с помощью вклада. Те сообщества, чьи воины приносят победы в боях, чьи ученые совершают открытия, где имеются самые изящные танцоры, красноречивые рассказчики или умелые мастера, обретают невидимый статус, который обеспечивает им поклонников, подарки, услуги, еще более многочисленные толпы лебезящих самцов, готовых на них работать, просителей, стремящихся внести свой вклад в уже существующую копилку сообщества. Их социум гибок, и способная самка может добиться удивительной социальной мобильности. Или, как они сами это видят, их культура – это сложная паутина связей, которая заново выплетается каждое утро.
Одна из главных причин, почему все это работает, – это то, что относительно неприятную работу выполняют самцы, которые в противном случае вообще не имеют права укрываться в Гнезде: они обязаны иметь свое назначение или покровительницу. Тяжелый труд – лесные работы, сельское хозяйство и тому подобное – в основном ложится на колонии одомашненных муравьев, которыми пауки Большого Гнезда манипулируют так, чтобы они работали совместно с ними. В конце концов муравьи работают, потому что такова их природа. Они не обладают склонностью или способностью задумываться над более абстрактными проблемами, а потому такая возможность была бы им ни к чему. С точки зрения муравьиных колоний они неплохо процветают в той особой искусственной среде, в которой оказались. Их колонии не представляют себе, что именно дергает их за веревочки и как их труд похищают, чтобы он служил Большому Гнезду. Все работает без сучка и задоринки.
Это паучье общество сейчас нагружено до предела. Приближающаяся муравьиная армия требует жертв, но в отсутствие строгой иерархии некому решать, кто именно будет жертвовать и ради кого. Если ситуация еще сильнее ухудшится, Большое Гнездо начнет распадаться, рассыпаться на небольшие спасающиеся бегством подразделения, так что от взлета паучьей культуры останутся одни воспоминания. Или же может появиться какой-нибудь великий вождь, который возьмет себе всю власть ради общего блага, а позже, если примеры из истории человечества окажутся правомерными ориентирами, ради своего собственного блага. Но в любом случае того Большого Гнезда, которое знает Порция, больше не будет.
Это не первая оставленная столица. В своем неуклонном продвижении по континенту муравьиная колония уничтожила сотню отдельных, непохожих и уникальных культур, которых мир больше не увидит, убивая индивидов и перекраивая образы жизни. Но такое всегда творила любая орда завоевателей, следующая своему декларируемому предназначению.
