Она возвращается поздно вечером и выдерживает короткую тряскую стычку с охранниками дома. Порция с трудом убеждает их пропустить ее обратно.
«И как там?»
Сама Порция больше выходить не отваживается.
«Безумие, – коротко отвечает Бьянка. – Я виделась с Виолой. Ей осталось недолго, нннно она смогла мне сказать. Надо показать тебе, пппока я еще ммогу».
Болезнь перескакивает с лапы на лапу, так что речь Бьянки наполняют внезапные непроизвольные повторы. Она в постоянном движении: бродит по дому, пытаясь формировать слова, словно старается убежать от того, что ее убивает. Она карабкается вверх по тугой ткани стен, и где-то в глубине ее тела лежит непрестанно воющее желание подниматься, подниматься, а потом умереть.
«Говори!» – требует Порция, повторяя ее путаный путь. Она видит, что Фабиан следует за ними на почтительном расстоянии, и знаком призывает его ближе, потому что еще один взгляд на то, что скажет Бьянка, может оказаться полезным.
Бьянка сводит свои слова к самому минимуму, к главному: Порции кажется, что на обратном пути через город Бьянка обдумывала это, понимая, что ее способность излагать постоянно размывается болезненным приливом.
«Есть более глубокая книга, – выстукивает она, так что ее чечетка по податливому полу звучит как крик. – Виола ее распознала. Есть вторая книга со вторым шифром, короткая, но полная информации. И другая, совсем другая. Я спросила Виолу, что это. Она говорит – это Посланник внутри нас. Говорит, Посланник всегда есть, когда закладываются новые Понимания. Говорит, он жил с нами в яйце, и растет с нами, наш невидимый опекун, у каждого, говорит, говорит она».
Бьянка крутится на месте. Ее огромные круглые глаза взирают на все вокруг, педипальпы трясутся в лихорадке обрывочных идей. «Где трактат Виолы?»
Порция подводит ее к огромному раскатанному полотну – работе всей жизни Виолы, – и Бьянка после нескольких фальстартов находит эту «более глубокую» книгу. Это едва ли не приложение – сложное переплетение материала, который Виоле не удалось расплести, потому что он вписан в основной текст совершенно иным образом, намного компактнее, плотнее и эффективнее, чем все остальное. Паукам знать неоткуда, но у такого контраста есть причина. Это – не продукт естественной эволюции или даже поддерживаемой эволюции. Это – то, что обеспечивает поддержку. Виола со своей муравьиной фермой изолировала нановирус.
После того как Бьянка убредает прочь, Порция долго читает и перечитывает – и занимается тем, что ее народу удается лучше всего: создает план.
На следующий день она отправляет послание в сообщество Виолы: ей надо воспользоваться их специализированными колониями. В это же время она приглашает и приманивает еще полдюжины ученых, которые пока еще способны и готовы ей помогать. Она отправляет Фабиана с инструкциями для своих собственных колоний, которые могут выполнять целый диапазон функций, в том числе копировать любое полученное ими в виде образца вещество.
Дом Виолы – хотя его ученая хозяйка уже не способна ничем помочь – выделяет фрагмент телесной книги, свойственный иммунным паучатам, но не только. Они изолируют и нановирус: Посланник Внутри. Спустя несколько драгоценных дней их самцы приплетаются к дому Порции с чанами вещества, по крайней мере, некоторые из них. Другие гибнут на улицах или просто спасаются бегством. Выживание Большого Гнезда висит на волоске.
Порция проводит время в храме, слушая голос Посланника в вышине и пытаясь прислушаться к тому Посланнику, что внутри нее. Было ли использование этого термина просто результатом тщеславия Виолы? Нет, у нее были свои резоны. Она догадалась: что бы ни делал этот чуждый, искусственный клубок языка, он выполняет божественную функцию, возводя их из зверства к возвышенному. Это та рука, которая помещает Понимания в разум и ткань бытия, так что каждое следующее поколение становится величественнее предыдущего. «Чтобы мы смогли узнать тебя, – размышляет Порция, глядя, как этот далекий огонек прочерчивает дугу в небе. Теперь становится очевидным, что Бьянка была права. Конечно, Посланник ждет от них ответа. Совсем недавно это было ересью, но с тех пор Порция заглянула в себя. – Зачем было создавать нас такими, все совершенствующимися и совершенствующимися, если не для стремления ввысь?»
Для Порции, как и для всех ее сородичей, выводы – это вопрос логической экстраполяции, основанной на ее понимании тех принципов, которые открыла ей вселенная.
Спустя несколько дней муравьи производят первую порцию ее сыворотки – сложную смесь из генетического фрагмента иммунных паучат и нановируса: Посланник и Послание циркулируют в этом растворе.
К этому моменту у половины дома Порции уже наступила вторая стадия. Бьянка и еще несколько паучих перешли в третью и заключены в камеры-одиночки, где погибнут от голода. А что еще можно с ними сделать?
Порция знает, что еще.
Фабиан предлагает пойти вместо нее, но она знает, что больные в последней стадии без всякого труда убьют такого мелкого самца. Она собирает группу отчаянных, решительных самок и берет искусственный клык, с помощью которого можно ввести сыворотку в ту точку, где лапы больной соединяются с туловищем, вблизи от мозга.
Бьянка сопротивляется. Она кусает одну из санитарок Порции и впрыскивает яд с обоих клыков, моментально парализуя жертву. Она лягается, топает и встает на дыбы, бросая им всем вызов. Ее ловят арканом и связывают – бесцеремонно, переворачивая на спину, пока она продолжает яростно сжимать ротовой аппарат. Она уже лишилась дара речи, и Порция признается, что не уверена, обратима ли болезнь на этой стадии.
Тем не менее Бьянка это докажет или опровергнет. Порция втыкает свой шприц.
4.7 Не принц гамлет
Приток нового материала с брошенной станции резко уменьшился: все базы данных и хранилища были выпотрошены и переправлены на «Гильгамеш». Холстен почти закончил каталогизацию и теперь стал просто переводчиком по вызову на те случаи, когда техникам нужна была помощь, чтобы заставить что-то работать.
Большую часть времени он тратил на личный проект Гюина, а если вдруг переставал это делать, то Гюин вскоре заявлялся, желая выяснить, в чем дело.
Корабль-ковчег заполняла непривычная жизнь: несколько сотен людей из груза были бесцеремонно разбужены во многих световых годах от последних их воспоминаний, получали поспешные неубедительные объяснения насчет того, где они находятся и что нужно сделать – и отправлялись работать. На корабле было шумно – и Холстен постоянно изумлялся этому. Шум порождали не только сотрясения и удары от ведущихся работ – стоял непрестанный рокот, создаваемый людьми, которые занимались тем, что жили и разговаривали, и, прямо говоря, всячески развлекались. Холстену казалось, что, куда бы он ни пошел, он видит внезапно образовавшиеся парочки (они ведь не могли не быть внезапно образовавшимися в таких обстоятельствах?), сплетающиеся в объятиях.
Порой они заставляли его почувствовать себя ужасно старым. Они все были такими молодыми – точно так же, как весь остальной груз «Гильгамеша», не считая немногих потасканных старых специалистов вроде него самого.
