– А… груз? – спросил он, думая о людях, застрявших вне стазиса на месяцы, на годы.
К тому моменту ей удалось вытащить его из класса, строгим взмахом руки вернув внимание детей к экрану.
– У нас строгий контроль рождаемости, – сообщила она ему, добавив: – Мы ведь все-таки на корабле, – словно это была какая-то мантра. – Если нам нужен свежий материал из груза, мы его берем, но в остальном любое излишнее производство…
Здесь ее четкий, профессиональный тон дал сбой, так неожиданно коснувшись личной боли, что Холстен даже споткнулся, сопереживая.
– Эмбрионы замораживают до будущей потребности, – закончила она и нахмурилась, стараясь скрыть свое смущение. – Эмбрион до определенной стадии развития хранить проще, чем полное человеческое существо.
Это опять прозвучало как затверженный урок, с которым она выросла.
– Извини, я…
– Мы пришли.
Они оказались у связистов. Пока Холстен не остановился на пороге, он не понимал, куда именно они идут.
– Но что?..
– Просто заходи.
Не-Терата довольно сильно пихнула его вперед – и ушла.
Холстен довольно долго стоял перед дверью, почему-то опасаясь перешагнуть через порог, пока наконец люк сам не откатился в сторону – и он встретился взглядом с находившейся внутри женщиной.
Он не знал, чего ожидать. Он думал, там может вообще не оказаться никого живого – только лицо на экране, возможно, бывшее посмертной маской Лейн… и возможно, с налетом Гюина и Авраны Керн и кто-знает-кого-еще, болтающегося в системе. Если же нет, то он безумно боялся, что его взгляд упадет на нечто похожее на то, во что превратился Гюин: на иссохшего лича, который когда-то был человеком, а теперь поддерживается механизмами корабля, на создание, слившееся с ними и таящее в своем съеживающемся черепе мечты о бессмертии. Увидеть когда-то знакомую женщину, обрезанную до такого состояния, было бы очень неприятно. А еще хуже, если за открывшейся дверью его будет ждать вообще кто-то другой.
Но это оказалась Лейн – Иза Лейн. Она постарела, конечно. Сейчас она, наверное, стала лет на пятнадцать старше него: ветеран долгой битвы с энтропией и враждебной компьютерной инвазией, с которой ей с момента их расставания то и дело приходилось бороться. Лишние пятнадцать лет для жителей Старой Империи были бы практически ничем. Все легенды о той прежней эпохе говорили, что древние жили гораздо дольше отведенного природой срока. Однако в эти скудные времена еще пятнадцать лет превратили Лейн в старуху.
Она не была древней или ветхой – пока нет. Она превратилась в работоспособную женщину на закате сил, стоящую перед неминуемым упадком, который с каждым днем будет лишать ее способностей. Она стала грузнее, а ее лицо расписал всеобщий человеческий язык трудностей и забот. Ее длинные седые волосы были стянуты на затылке в строгий пучок. Он еще никогда не видел ее с длинными волосами. Тем не менее это была Лейн: знакомая ему женщина, состарившаяся моментально с его точки зрения, но за целую жизнь для нее самой. В нем поднялась волна чувств просто при виде ее лица: морщины и увядание попытались скрыть от него знакомые черты – но не смогли.
– Ну надо же, старик! – чуть слышно сказала она.
Казалось, его возраст поразил ее так же сильно, как его – ее.
На ней был корабельный костюм с сорванным именем, протершийся на локтях и с заплатками на коленях. Сношенный до лохмотьев второй костюм был наброшен ей на плечи, превратившись в подобие шали, и она задумчиво мяла его край, не отрывая от Холстена взгляда.
Холстен перешагнул через порог и обвел взглядом рубку, отметив два темных экрана и один выдранный с корнем, однако остальные посты, похоже, работали.
– А ты времени не теряла.
По ее лицу скользнуло непонятное выражение.
– И все, да? Так много времени прошло – и все те же шутливые фразочки?
Он посмотрел ей в глаза.
– Во-первых, «так много времени» не проходило. Во-вторых, это ты всегда отделывалась шутливыми фразочками, а не я.
Он проговорил это с улыбкой, потому что именно такие подколки ему очень хотелось от нее услышать, но она молча воззрилась на него словно на призрака.
– Ты не изменился. – Говоря это, она не скрывала, что понимает, насколько эта фраза дурацкая, но ей все-таки необходимо было ее произнести. Холстен Мейсон, историк, уже пережил все свои истории. Он здесь, ковыляет сквозь пространство и время, ошибаясь и демонстрируя слабости: единственная устойчивая точка в движущейся вселенной. – А, черт! Иди сюда, Холстен. Просто иди сюда!
Он не ожидал слез – только не от нее. Он не ожидал, что она притянет его к себе с яростной силой, не ожидал, что плечи у нее будут трястись, пока она старается справиться с собой.
Она отстранила его – и он подумал, насколько странной должна быть эта ситуация для нее. Насколько нормально для него встретить старую подругу и обнаружить, что она изменилась и постарела, и искать в ее морщинистом лице ту женщину, которой она была, – и насколько больно, должно быть, ей пытаться найти в его неизменившихся чертах того старика, которым он когда-то может стать.
– Да, – сказала она наконец. – Я времени не теряла. Все мы времени не теряли. Ты даже не представляешь себе, как тебе повезло лететь грузом.
– Так расскажи, – предложил он ей.
– Что?
– Расскажи, что происходит. Пожалуйста, хоть кто-то пусть хоть что-то мне расскажет!
Она осторожно устроилась на бывшем месте Гюина и жестом предложила ему сесть.
– Что? Доложить ситуацию? Ты новый капитан? Классицисту не нравится оставаться в неведении?
И это было так похоже на старую… молодую… Лейн, что он улыбнулся.
– Классицисту не нравится, – подтвердил он. – Но если серьезно… из всех людей, оставшихся в… на корабле, я доверяю именно тебе. Но ты… я не знаю, что именно ты делаешь с кораблем, Лейн. Не знаю, что ты делаешь с этими… твоими людьми.
– Ты решил, что я стала, как он.
В именах здесь нужды не было.
– Ну… я засомневался.
– Гюин затрахал компьютер, – бросила она. – Весь его бред с загрузкой – все получилось примерно так, как я и говорила. Каждый раз, когда он пытался вырасти там, внутри, это отключало все новые системы «Гилли». То есть я вот о чем: человеческий разум – это туева хуча данных, а там за место сражались четыре или пять отдельных неполных копий. Так что я принялась за дело, пытаясь их свернуть. Пытаясь сохранить работу главных систем: держать груз охлажденным, не давать реактору перегреваться. Помнишь: именно такой был план, когда ты засыпал.
– План казался удачным. Помню, ты сказала, что и сама скоро войдешь в стазис, – отметил Холстен.
– Так было по плану, – подтвердила она. – Только возникли осложнения. То есть нам нужно было найти грузовое место для гюиновских психов. Карст повеселился, отлавливая их и кладя на лед. Но к этому моменту часть из них уже помогали моим ребятам, стабилизируя работу техники. А Гюин… гребаный архипелаг Гюинов, растянувшийся по системе, – все время вырывался, пытался себя скопировать, пожирал все больше места. Мы чистили, изолировали и напускали на ублюдка вирусы, но он уже серьезно так окопался. А когда моя команда наладила работу и я в них поверила, то заснула, как и собиралась. И я установила себе будильник. А когда я снова проснулась, ситуация ухудшилась.
