– Не сомневаюсь, – кивнул Бергман. – Я так понимаю, вы у Зорина не каждый день бываете?
– Вообще-то каждый. Не считая выходных. С десяти утра до восемнадцати. Полный рабочий день. Максим Александрович мне отпуск устроил. Недельный.
– Решил, что вам нужно отдохнуть?
– Я уволиться хотела, – вздохнула она. – Ну, он и говорит, горячку не пори, отдохни недельку. Оно и понятно: надежного человека, да еще хорошего работника, в наше время найти нелегко. А ему сейчас и не до этого. Сами знаете, что случилось.
– Собственно, по этой причине мы у вас, – улыбнулся Бергман. – Вы согласны ответить на наши вопросы?
– Чего ж не ответить… если это поможет, – пожала она плечами. – Тем более что Евдокия Семеновна просила. Такому человеку не отказывают.
– Да, верно, мы ей тоже отказать не могли. Значит, вы четыре года работаете у Зориных. И как, по-вашему, муж с женой ладили?
– По мне, так хорошо жили. Я в чужие дела не лезу, но скандалов или еще чего-то такого не видела, не слышала. Прихожу к десяти, Максим уже на работе. А раньше шести он редко когда появлялся. Но звонит, и Нелли Иосифовна ему звонила, и всегда «дорогой», «целую». В общем, ничего такого не замечала.
– И как Нелли Иосифовна относилась к падчерице?
– Нормально. Дурного слова от нее не слышала. Да и грех был бы на девчонку злиться. Она, точно мышка, тихая, ласковая, все время у себя. То уроки учит, то книжки читает. Днем у нее то музыка, то еще какие кружки. Она мне говорила, да я не помню… Сейчас ведь дети с утра до вечера заняты.
– А чем хозяйка днем обычно занималась? – спросила я.
– А чем ей заниматься? Работать не работала, по дому все я делала. Поспит до обеда, кофе попьет, съездит куда-нибудь, а так по дому бродит, мужа ждет. Вечерами они по театрам да ресторанам. Раз в месяц отдыхать ездили, дня на три-четыре. Ну и каждые три месяца уже на десять дней. Мальдивы там или Бали. Я на карте смотрела, далеко это. Сама-то я только в Турции была, да один раз в Египте. Но для моих хозяев те места, куда я езжу, понятное дело, даром не нужны. Ингу на это время с няней оставляли. Раньше-то няня каждый день приходила, до тех пор, пока девочке десять лет не исполнилось. Теперь только когда родители в отъезде.
– Зорин мог жене изменять? – спросила я.
Мария Тимофеевна глаза вытаращила.
– Откуда ж мне знать? Я за ним со свечкой не хожу.
– А Нелли?
– Ну… и за ней я не следила. Мое ли дело? Может, чего и было, но я не знаю. По мне, так нормальная семья. Каждый на своем месте. Ничего плохого ни про кого из них не скажу. Хозяйка ревнивая, это я не к тому, что было за что Максима ревновать. Просто характер такой. Не терпела, чтоб при ней кого-то хвалили, особенно женщин. У нее все самое лучшее. И муж, и родители, и даже падчерица. А уж про нее саму и говорить не приходится. А остальные, вроде как, второго сорта.
– Но в целом вы хозяевами довольны? – спросил Бергман.
– А что мне? Пришла, убралась… Платят хорошо, дурного слова я от них не слышала.
– Чего ж тогда уйти хотели? – задал вопрос Бергман.
Лицо женщины вдруг вытянулось.
– Да это не из-за них… – помедлив, сказала она.
– А из-за кого? – удивился Бергман.
Мария Тимофеевна точно собиралась с силами, и вдруг выпалила:
– Там с домом что-то не так. – Посмотрела сначала на Бергмана, потом на меня и продолжила со вздохом: – Вы, поди, в такое не верите…
– В какое «такое»? – очень серьезно спросил Максимильян.
– Скажете, я из ума выжила, – досадливо махнула женщина рукой.
– Ну, пока ничего необычного вы нам не сообщили. Так что с домом?
– Первая жена Максима… для нее он дом строил, – неохотно начала она. – А жена была… вы посмотрите, что наверху за книжки стоят. Я бы на месте Максима все выкинула. Сплошная черная магия. А мне ведь прежняя-то домработница говорила… Я тоже тогда решила: с приветом баба. А вон как обернулось.
– Давайте-ка по порядку, – предложил Бергман. – Как зовут прежнюю домработницу, и что она вам говорила.
– А то и говорила, мол, хозяйка с чертом спуталась. Смеетесь? Я тоже посмеялась. – Ни я, ни Бергман даже не улыбнулись, а она продолжила с воодушевлением: – Аделаида, это первую жену так звали, черные свечи жгла да дьяволу молилась. Вот так. В конце концов, он ее и утащил… сами знаете куда. Софья, это домработницу так звали, говорила, ходишь в доме, а такое чувство, что из всех углов на тебя смотрят. Не по-доброму. А то вдруг завоет кто-то… Она в доме одна боялась оставаться. Так мне и сказала: мол, предупредить хочу, не чаяла убраться отсюда. Я подумала, сбрендила баба. А потом…
– Что потом? – нахмурилась я.
– Началось, вот что. Вой этот… убираешься внизу, все тихо… и вдруг завоет. Аж мурашки по коже. Потом портрет… или нет… сначала кровь, а потом портрет. Не помню точно. Короче, где-то через год-полтора прихожу я как-то, а в гостиной на полу кровь, будто там кого-то зарезали. Я – к хозяйке, она хозяину звонить. Все живы-здоровы, а на полу кровь. Я боюсь слово сказать, мол, надо бы полицию вызвать. А что полиция? Кровь есть, а все хозяева на месте, что думать прикажете? Взяли да убили кого? Но ведь глупость. Чего ж тогда кровь оставили? Ведь уж по любому сообразили бы кровь-то смыть к моему приходу. А хозяин спокойненько на работу уехал, хозяйка спит. Кончилось тем, что мне все убрать велели. Я и убрала. Более мы об этом не заговаривали, аккурат до следующего раза. А следующий раз случился через год. Опять то же самое, на полу кровища. Но я тогда уже кое-что смекнула. Не просто так кровь появлялась, а в день, когда первая хозяйка исчезла. Но это еще не все. Портрет первой жены раньше висел в гостиной, над камином. А как вторая жена появилась, велела портрет убрать. А портрет, я вам скажу, страшный-престрашный. Сама хозяйка в черном, и волосы тоже черные развеваются, а глаза горят и прям тебе в душу смотрят. Ужас. Не знаю, кто такое нарисовал, но хозяин его совершенно справедливо с глаз долой убрал. На второй этаж, в дальнюю комнату, вместе с книжками ее. Выбросить не рискнул, а надо бы. И вот начал этот портрет падать. Я только в комнате уберу, не пройдет полчаса, слышу грохот. По первому разу не пойму, что такое. Во все комнаты зашла. Ну, и в эту. Портрет лежит на полу, стекло разбито. Я хозяину сказала. Он велел стекло заменить, повесил портрет на место, а он опять упал. И не поверите, каждый месяц падал. Раз пять. Хозяин его снял со стены, а дверь запер. И не велел туда заглядывать, так эта стерва чуть пожар не устроила.
– Какая стерва? – не поняла я.
– Та самая, что с чертом спуталась. Убираюсь я, значит, и чувствую, гарью пахнет. Что, откуда? Я первым делом в кухню, там все в порядке. Я наверх. Точно, из комнаты этой. Вошла, а там ковер тлеет. Ровненькой такой дорожкой. Еще бы чуть-чуть, и весь дом заполыхал. А портрет вверх ногами перевернут. И глазищи эти… Я огонь потушила и хозяину звонить. Ковер он свернул и вынес. А мне велел хозяйке ничего не говорить. Так и пошло. «Ничего не говори, убирай молча».
