Он слышал, как сжались собственные челюсти, аж захрустело в висках и ярость пронеслась судорогой боли, пробуждая только-только угасшую ненависть. Ненависть к себе за эту ебучую слабость перед ней. Ненависть к ней, за её слова. Он ведь всё помнил. И только что всё заново пережил, пропустил через себя. А теперь она, тварь, опять просит его отпустить! Опять отталкивает! Из огня да в пламя швыряет! А он горит там, корчится в судорогах и агонии…
Отбросив её на постель, поднялся, зло рыкнул. Потому что ничего другого не мог из себя выдавить. От бешенства кружилась голова, а в глотке, будто всё раскалённой лавой залили.
– Рус…
– Заткнись, – зашипел отступая, чтобы не наброситься на неё. – Просто заткнись, Аня.
ГЛАВА 11
Он проснулся посреди ночи, явственно ощутив какой-то толчок. Будто кто-то пнул с ноги в грудину и выбил нахер весь воздух. Захрипев, подорвался с дивана и бросился к ней. Непонятно почему, но почувствовал спинным мозгом, что надо. Именно сейчас. К ней. Убедиться, что просто глюк, что с перепоя просто замкнуло.
Распахнув дверь, ворвался в комнату, впустил в лёгкие воздух и, прислонившись к стене, ударился о неё затылком.
Анька спала, свернувшись клубком и обняв подушку. Рядом, на тумбочке горел ночник, а плазма в стене почему-то мигала белым экраном.
Глюк всё-таки.
Он видел её во сне так чётко, словно всё происходило наяву. Аня была в белом платье и улыбалась. Искренне, тепло. Тянула к нему свои руки и что-то тихо шептала. Ласково, нежно. А он, пытаясь её расслышать, даже не сразу понял, что губы уже не шевелятся, а из глаз исчезло тепло. Белое платье окрасилось кровью и всё померкло. Понимал, что это сон, но должен был взглянуть на неё.
Присел у кровати, убрал прядь с её лица. Как же всё так вышло? Как она, та, что так искренне обнимала, целовала, дарила ему всю себя, оказалась предательницей? Как вышло, что он, тот, что любил её больше своей жизни и всего остального мира, стал насильником и уродом, похищающим девушек?
Что, блядь, с ними стало и почему?
– Ксюша, – прошептала, переворачиваясь на спину и мотая головой. – Ксюююш… Ксюшенька, ты где?
Не нужно быть экстрасенсом, чтобы догадаться, кто ей снится.
Усмехнулся. Разумеется. Не его же она во сне будет видеть. Ублюдка, который сам себя теперь презирает.
*****
Ночь выдалась морозной и необычно холодной для весны. Под ногами скрипел грязный снег, а где-то за стройкой выли бродячие собаки. Он и сам ощущал себя бродячим псом. Имея несколько счётов в Швейцарских банках, кучу недвижимости в трёх странах, чувствовал себя нищим бродягой.
Потому что пусто внутри. Выжжено там всё. Пустошь. Полный, ёбаный пиздец.
– Привет, парни. Как дела? – поднялся на нужный этаж постройки, туда, где горела одинокая лампочка под потолком и трое мужиков с калашами закивали.
– Здарова, Таир, как сам? – один из мужиков снял маску, протянул руку для приветствия.
– Здравствуй, земляк. Бывало и лучше, но сойдёт, – усмехнулся одними губами.
– Ну вот, как договаривались. Принимай подарочек.
Послышался раздражающий скрип и в центр комнаты выволокли привязанного к стулу мента. Тот замычал, увидев Рустама и, судя по всему, узнал. Разумеется, узнал, сука.
– Ну что? Свалить хотел, да? А я всё жду-жду, когда ж ты придёшь ко мне за ней. А тут вот какая херня получается… Оказывается, твоя невеста твоей и не была никогда, а, уродец? – а зубы сводит от того, как сильно хочется разорвать ему грудную клетку. Голыми руками. Чтобы чувствовать, как по ним стекает мерзкая кровь пидора.
Вытащил кляп, сел на стул напротив.
Мусор оскалился окровавленной пастью, пожал плечами, насколько позволял скотч, которым его запеленали, как сраную мумию.
– А откуда ж мне знать, чья она. Ты её трахал, я её трахал. Шлюха-баба. Продажная шкура. А шлюха чьей-то быть не может по определению.
Рустам усмехнулся, кивнул.
– Ошибаешься, уродец. Она моя. Стала моей ещё тогда, когда ты впервые подсунул мне её. А шлюхой сделал её ты. Но она моя шлюха. Кто тронет моё, тот будет наказан. А ты тронул. Но перед тем, как тебе отрежут руки, поделись со мной своей тайной. Нахуй я тебе сдался? Ты же не настолько идиот, должен был понимать, что я могу тебя раздавить, как сморчка. Я тебе не маленькая, запуганная девчонка, которой ты вертел, как хотел. Я – Таир. Ты же не мог не знать, на кого разеваешь свою поганую пасть.
В глазах мрази плескался страх. Он знал, чем ему грозит эта встреча. Не мог, гондон, не знать.
– Ты убил моего отца. Ублюдок, – шипит тварь, сплёвывая кровь. Видать, хорошо его прессанули парни. – Я поклялся, что отомщу! И мне насрать, что ты со мной сделаешь!
– Вот как? И кем же он был, папаша твой? – склонив голову, Рустам разглядывает его черты, пытаясь восстановить в памяти то, о чём этот мудак говорит. Не то, чтобы дорога Таира была усеяна трупами, но парочка имеется, да. Разумеется, на каждый проступок имелась причина, хоть и сложно это оправдать.
– Что, не помнишь? – усмехается мразь. – Так я напомню. Тысяча девятьсот девяносто седьмой год. Ты пришёл в наш дом со своими отморозками и убил моего отца. Расстрелял его в корпус с метра. А рядом, в трёх шагах стояла женщина с ребёнком на руках.
Что за дикая чушь? Такого он не помнил. А забыть подобное не смог бы. Никогда не мочил людей в присутствии их детей и баб. Это край даже для него.
– Ты что, дебил, боевиков пересмотрел?
– Вот ты ублюдок! Ты даже не помнишь, кого убил! Он был заслуженным милиционером! Настоящим! Героем! Знаешь, сколько таких как ты пересажал, а?! А ты, сука, пришёл и убил! – его затрясло и Рустам поднялся на ноги, всерьёз задумавшись.
Девяносто седьмой… Да, ему тогда было пятнадцать. Он и его банда промышляли мелким грабежом и воровством в палатках на рынке. Отец Таирова был уважаемым вором, но девяностые, мать их, не щадили никого. После того, как отца зверски убили, а его добро растащили добрые друзья, Таиров-младший остался с убитой горем матерью, которая всё порывалась вернуться на родину, но денег не было даже на это.
Перед Рустамом, примерным учеником средней школы, встал выбор. Опустить руки и плыть по течению, клянча помощи у государства, которому, по сути, было насрать на всяких там детишек погибших авторитетов, которых тогда косили направо и налево. Или же плюнуть на честь и пойти зарабатывать.
И он сделал свой выбор. Собрал банду из таких же малолетних неудачников и пошёл «зарабатывать». Но тогда ещё Рустам ценил человеческую жизнь. Никогда никого не убивал за бабло и не позволял этого делать своим отморозкам. Максимум, мог приставить ножик к горлу какого-нибудь несговорчивого барыги. Но не более. И тех из своего окружения, кто шёл на «мокруху» прогонял.
