Россия была многогранной и многонациональной страной. Такого обилия красок на лицах и типажей я не видели нигде, так же как и разнообразия верований и религий. Элизабет, будучи девушкой любознательной, протащила нас с Мэттом по самым известным церквям и мечетям. После чего с ещё большим энтузиазмом просвещала о русской живописи в Третьяковской галерее, об архитектуре на старом Арбате, и о театральном искусстве в Геликон-опере.
В течении трёх дней мы возвращались в старенький номер абсолютно усталые и измождённые многокилометровыми «прогулками». Этот город, как и его «прелести», казались бесконечным. Но несмотря на усталость нам было хорошо втроем, особенно когда прогулки не носили сексуального подтекста. Но все когда – нибудь заканчивается. И невинные прогулки в том числе.
В последний день пребывания – к большому нашему облегчению – после осмотра Красной площади – главной достопримечательности столицы России, попали в магический ресторанчик, вход в который, как бы ни забавно это было, располагался в мавзолее Ленина.
Обстановка внутри развесёлая. Русские народные костюмы, официантки в кокошниках и водка, которую с удовольствием пробует и, в итоге, распробывает Мэтт, под негодующим взглядом Элизабет.
Я же со всевозрастающим желанием смотрю, как она вкушает обыкновенные русские котлеты, что у нас в Англии никто не делает.
Сексуальность сквозит в каждом движении её губ, которыми она подхватывала кусочек и надкусывала его показывая белые как жемчуг зубки, иногда облизываясь.
Она не отрывает взгляд от хора на сцене, с улыбкой наблюдая за их незамысловатым номером. Её влажные от жира губки, так сильно порозовевшие напоминают мне ее киску, в которой я видел ее пальчики. Ассоциации прямые вызывают мощный прилив в паху, и член мгновенно стесняет движения и обостряет чувства.
Лиззи бросает на меня короткий взгляд, и, дожевывая, запивает все виноградным соком. А я слежу за капелькой, что стекает по ее подбродку, шее, теряясь в вырезе красного шерстяного платья. Она одевает его уже третий день, только меняя цвет. И красный прекрасно сочетается с ее светло русыми волосами, небрежно забранными наверх и губами увлажненными соком мяса.
Когда она просит передать ей тарелку с фруктами, я не глядя тянусь за ней, беру в руки и замираю.
Я не отдаю Лиззи блюдо, а ставлю возле себя.
Рука сама тянется за кусочком сочного, сладкого персика и подносит его к губам моей Лизз. Наши взгляды встречаются. Её – бархатный, чарующий и мой – умоляющий, жадный.
Она хочет взять фрукт из моей руки пальцами, хмурит бровки, но я отвожу руку и снова подношу десерт к её нежным, тонким губам, которые приоткрываются, выпуская горячий воздух
Лизз начинает елозить по стулу, а я чувствуя, как от этого простого движения в штанах и пояснице все горит огнем плотского голода.
Она мгновение смотрит на Мэтте, словно в поисках поддержки, чтобы избежать падения в бездну, в которую сама так хочет, но тот занят громогласной беседой о преимуществах летательного магического транспорта (Англичане летают на чемоданах, а Русские на метлах) с новым знакомым.
Элизабет снова переводит слегка осоловелый взгляд на мои истекающие соком пальцы и, опустив ресницы, приоткрывает маленький рот, чуть вытаскивая язычок.
Я, сжимая челюсти, сдерживая желание овладеть ее ртом и телом, кладу ей на язык мякоть фрукта, чувствуя, как её неимоверно нежные губы смыкаются на моих пальцах, что вызывает яркий всплеск удовольствия и сладчайшей, сводящей с ума похоти.
Только теперь для меня мысль, что я для Лиззи не только друг, перестаёт быть самообманом, вызванным острым тянущим желанием. Желанием, в котором я отказывал себе на протяжении последних двух лет, придавленный грузом ответственности и знанием пророчества.
Хочу пригласить ее танцевать, задать вопросы, сказать быть может о своих чувствах, но внезапно ансамбль заиграл плясовую и большая часть гостей метнулась в центр зала, демонстрировать что плохому танцору не мешает ничего. Главное что называется – желание себя показать и людей посмешить. Один так лихо закрутился на одном месте, что его магией увлекло наверх, головой в потолок. Он пробивает чью – то спальню. Из которой слышится женский визг.
Спустя полчаса невидимые глазам прогуливающихся по площади простаков мы со смехом выбираемся на улицу, сразу вдыхая стандартную палитру городских запахов.
Элизабет тут же берет меня под руку и с удовольствием рассматривает оплот Русской империи – Кремль. Пока она делится со мной знаниями о русской истории, полной, как побед, так и поражений, я приглядываю за Мэттом. Тот пошатываясь идет на небольшом отдалении в компании разбитного Дмитрия, который учил друга неприличным частушкам, да так громко, что их голоса эхом разносились по всей Красной площади.
Когда я убеждаюсь, что друг находится в относительной безопасности, то снова переключаю всё внимание на Элизабет, чьи щеки слегка покраснели от прохлады или от того, как часто я поглаживаю ее запястье.
Я боюсь стать одержимым – слишком уж мне нравился звук её голоса, перезвоном колокольчиков проникающий в сердце. Я люблю её, и сейчас для меня самое главное понять, что она на самом деле чувствует по отношению к мне и кого же, в конце концов, выберет в спутники жизни?
Ведь она уже точно должна была догадаться о моих чувствах.
Спросить, не спросить?
Я размышляю почти минуту, пока не набираюсь решимости и косаюсь её щеки, чтобы посмотреть в черные, при свете уличной иллюминации, глаза. На войне было проще. Вот враг и у тебя есть цель его победить. Ни тебе притворства, ни странного трепета внутри, что сейчас мешает сказать…
Сказать я ничего не успеваю, Элизабет вдруг взлетает в воздух, громко при этом вскрикнув. Я, испугавшись, активирую магия, запуская магические часы, но это оказывается Метт. Это он подбежал к ней сзади и высоко подбросил, чтобы поймать и закружить на месте, громко крича:
– Я люблю тебя! Пусть все знают, что я люблю тебя, Элизабет Боунс!
Лизз звонко смеется от восторга, на ее лице лучезарное выражение, которые никак не вяжется с тем, что у меня в душе. Неужели это конец?
Гогот нового знакомого Дмитрия тоже не помогает дышать ровнее. Грудь рвет на части от разочарования и обиды на самого себя.
Мэтт тесно прижимается к Лизз, держит крепко ее затылок и долго шарит во рту языком. Как животное, чесное слово. А пока приятель его поддерживает свистом, меня все больше накрывает отчаяние и желание оставить друзей.
Но внутри сидит маленькое сомнение, что звенит в звоночек и подсказывает, что я не привык сдаваться, тем более что Лизз уже пытается вырваться из жадных, полупьяных объятий парня.
– А ты любишь меня? – спрашивает улыбающийся во все тридцать два зуба Мэтт, когда я все же помог и оттолкнул тушу друга от любимой. Кажется он даже не заметил моей помощи.
– Конечно, люблю, – устало улыбается Лизз и треплет его по волосам, как ребенка.
