– Ты меня звал? – в кухню сунулась Марина.
– Звал, – соврал он с улыбкой и постучал ладонью рядом с собой по дивану. – Иди ко мне.
Она села, прижалась. Вздохнула со странным всхлипом. Такая теплая, живая, надежная.
– Мы уедем, Маринка. Обязательно уедем. Но после того…
– Как ты закроешь дело. Я поняла. И когда накажешь тех, кто это сделал.
– Не стану я ничего закрывать, – вдруг решил он. – И наказывать никого не стану. Хватит! Как только я пойму, кто убил Илью, мы уедем.
– А это так важно для тебя?
– Дело чести, малыш. Я должен узнать, кто посмел…
Глава 12
– В общем, так… – Эва застыла у доски, на которой были развешены фотографии фигурантов громкого убийства. – У нас есть пострадавшая – мать погибшего – Андреева Кира Сергеевна. Которая считает, что именно в нее целился киллер. Целился – и не попал.
– Нелепо звучит, – подал голос Макашов со своего рабочего места.
– Совершенно верно. Похоже, что оружие попало в руки к новичку. Но! Оружие высокого класса точности. Дорогое. Это первый вопрос, который не дает мне покоя. – Эва подхватила со стола свой остывший кофе, глотнула, снова поставила чашку обратно. – Какой дурак, не умея толком стрелять, станет копить деньги, покупать дорогое ружье для выполнения акта возмездия? Не вяжется?
– Не вяжется. Какие мысли?
– Такие, что вся эта стрельба – это какая-то инсценировка.
– Думаешь, что хотели просто попугать? А парень все испортил, закрыв мать собой? Не пригнулся, не спрятался за колесом, не попытался ее уложить на землю, а глупо встал на линии огня. Или был уверен, что в него стрелять не станут?
– Думаете, он решил попугать мать? Потому что достала?
– В каком смысле достала?
– Я тут была на заводе. Переговорила с огромным количеством сотрудников.
– И?
– Мнения неоднозначные. Кто называет его щенком, решившим, что ему все позволено. Кто считает, что за ним было бы будущее, не погибни он так нелепо.
– А что, прости, позволено? – зацепился Макашов.
И вот тут капитан Эвелина Янсонс сделала хитрое-прехитрое лицо. Глотком допила никуда не годившийся кофе. Поморщилась. Бросилась заново заряжать кофейную машину. И только после этого коротко доложила:
– Он готовил переворот.
– Что, что, что?!
– Он хотел полностью отстранить мать от управления заводом.
– Так она вроде и сама…
– Да нет, Петрович. Ничего она не сама. Все она по-прежнему контролировала. Ни одно решение не принималось без нее. Илья порой, как мальчик на побегушках, летел домой, чтобы она подписала документы. И это ему…
– Не нравилось, – закончил за нее Макашов. И, вытянув шею, заглянул на подоконник. – Ты мне кофе делаешь?
– Так точно, – улыбнулась она. – И да, товарищ майор. Ему это страшно не нравилось. Илья с ней открыто не конфликтовал, но зубы, со слов очевидцев, у него порой скрипели. И что-то он затевал. Что именно? Никто не знает. Но он пошел наперекор ей в вопросах строительства последнего объекта. Она не хотела ввязываться, а он заключил договор. И даже, по слухам, вложил туда свои собственные средства.
– Кира Сергеевна узнала?
– А как же!
– И как отреагировала?
– Кто же скажет, Петрович! – Эва мотнула головой, с удовольствием жмурясь, отпила пару глоточков из своей чашки. – Все молчат. Потому что – что? Правильно! Потому что ее боятся. Не забыли еще лихие девяностые, как она по трупам шла. Как завод вот у этого гражданина отжала.
И изящная рука Эвелины потянулась в сторону фотографии Олега Иванова.
– Олег Васильевич Иванов. Сорок девять лет. Обеспечен. Элегантен, женат на прекрасной молодой женщине Марии, – продекламировала, будто читала с листа, Эва. – В настоящий момент ждут прибавления в семействе. Долгожданного! По имеющейся информации давно прекратил всяческую вражду с Кирой Андреевой. Живет на доходы от принадлежащей ему юридической конторы. Преуспевающей. Сам с некоторых пор работает дома. Выезжает только на судебные процессы. Но в кабинет свой в конторе никого не впустил. Стоит закрытым.
– И чем тебя привлек этот персонаж?
– Не думаю, что он простил Андреевой рейдерский захват своего предприятия.
– Эва! Двадцать с лишним лет прошло! Точнее – почти тридцать! Я не верю… Спасибо. – Макашов благодарно улыбнулся, принимая из ее рук свою чашку с кофе. – Я не верю, что человек, который собирается стать отцом, впервые в таком возрасте, вдруг ввяжется в войну с этой женщиной. Зачем? Сейчас зачем?
– Деньги.
Эва пристально вглядывалась в фотографию Иванова.
Породистое лицо. Красивое. Интеллигентное. Шикарная шевелюра. Красиво пострижен. Модно одет. Он привык к уважению. К достатку.
– Деньги, – снова повторила она и погрозила снимку Иванова пальцем. – Ему сорок девять лет. И у него вот-вот родится ребенок. Наверняка Иванову страшно за его будущее. Наверняка хочется обеспечить ему безбедное существование на долгие годы. Да и самому не побираться. Пенсия не за горами. Может подвести здоровье. Признайся, Петрович, с годами страх остаться нищим в старости сильнее?
То, что она его записала в старики, вдруг оскорбило. Он не считал себя старым. Он еще полон сил. Особенно в последнее время. Особенно после того, как она появилась в его отделе.
Стал заниматься по утрам с гантелями, которые уже лет пять пылились в углу. Со следующей недели собрался выйти на пробежку. Да и рубашки вдруг принялся гладить с вечера, закинув все свитера и водолазки в дальний угол шкафа. Бриться начал каждое утро, а не раз в два дня.
Для нее, не для нее – не важно. Главное, что стариком он себя не ощущал.
– Я не знаю, – ответил он, уткнувшись взглядом в стол. – Я богатым никогда не был. Да и детей маленьких у меня нет. Да уже и не будет.
– Да? Почему? – Светлые ресницы Эвы заметались вверх-вниз. – А если ты вдруг снова женишься? На молодой? И она захочет ребенка.
– Исключено, – фыркнул он, повеселев. – Если только на пожилой женщине. Тридцати пяти-тридцати восьми лет примерно.
Эве было тридцать пять.
– Женщина пожилая? – ахнула она, ее высокие скулы покраснели. – Стало быть, я пожилая женщина?
– Ну да.
Она молчала почти минуту, потом звонко рассмеялась и погрозила ему пальцем.
– Один – один, Петрович! Извини. Вышло не очень, согласна. Я не считаю тебя стариком.
– А я тебя пожилой женщиной.
И они рассмеялись уже вместе.
Оборвала веселье первой Эва. Допила кофе. Убрала чашку себе в стол. Она не позволяла уборщице мыть ее. Снова уставилась на портрет Иванова.
