– А перед этим меня на вокзале на скамейке оставила, чтобы добрые люди подобрали?! Или чтобы замерзла я? Или чтобы собаки сожрали? Так?
Женщина попятилась и замахнулась на нее сумкой. Не ударить пыталась, поняла Лада, а развеять, разогнать то, что было вызвано словами девушки. Она бы назвала это ужасом. Благоговейным. И не побоялась бы этого слова.
– Нет, не так, – прошептала женщина. – Совсем не так. Какой вокзал, Господи, помилуй! Она тебя из рук не выпускала! Надышаться на тебя не могла, пока жива была.
– А как же я тогда на вокзальной скамье оказалась? В пеленках?
Ладе сделалось нехорошо. Лицо женщины стало расплываться, плющиться. Еще мгновение, и она упала бы на землю. Но женщина ее подхватила.
– Что же это ты, девочка! Чего это ты! Да как же так…
Она подвела ее к скамейке возле одного из подъездов. Усадила и принялась махать возле лица Лады своей сумкой.
– Может, домой тебя давай отведу? – предложила она.
– Нет, домой точно не хочу. Дома отец, – вспомнила Лада. – Который уверяет, что нашел меня грудной на скамейке на вокзале.
– Да не было такого! – возмутилась снова женщина. – Какой вокзал? Ты ножками своими уже топала, когда мама твоя Лариса умерла.
– А отец?
Лада задрала на женщину голову. Солнце било той в спину, и ничего, кроме крупного пучка на макушке, видно не было. Кто она такая вообще?
– Отец твой еще до родов пропал. Все ездил туда-сюда, ездил, а потом пропал. Лариса с ним все каталась. А потом осела дома.
– Отчего она умерла? – спросила Лада.
И не почувствовала вообще ничего: ни сожаления, ни скорби.
– Болела часто. И подолгу. Здоровье слабое у нее было.
– А я? Куда подевалась я, когда ее не стало?
– Так родственник отца тебя забрал. Приехал и забрал. Больше я ни тебя, ни его не видела. Уж и забыла про вас. За могилкой мамы твоей ухаживала все эти годы. А вас почти не вспоминала.
– И что же подтолкнуло вас приехать? – Лада похлопала по скамейке рядом с собой. – Да вы присядьте.
Женщина послушно уселась, сильно потеснив Ладу крупным задом. Принялась обмахиваться ладошкой. Ей было жарко в такой теплой куртке.
– Как вас зовут?
– Валентина Викторовна, – представилась женщина. – Работала всю жизнь в паспортном столе при ЖЭКе. Маму твою знала. И на работу устроила после декрета. Ее никто не брал. Болела часто.
– Это я уже поняла. А приехали-то зачем? Вы же сказали, что почти забыли обо мне и о моем отце.
– Полиция… Ко мне приезжали люди из полиции вашего города. Мы разговорились. Я узнала, что ты жива и здорова. Что живешь себе и про маму не вспоминаешь. Стало вдруг обидно за Ларису. И за тебя тоже. Ты ведь могла и не знать…
– Я и не знала! – перебила ее Лада нервно. – Мой отец рассказал мне иную историю.
– Твой отец! – фыркнула недоверчиво Валентина Викторовна. – Если ты имеешь в виду того высокого худого дяденьку, которого мне капитан полиции показывала на фотографии, то это не он.
– Я знаю, что он мне не родной, – поморщилась Лада. – Просто истории разные. Хотя… Разве имеет значение то, как я у него появилась? Главное, он меня воспитал. И любил всю жизнь.
– Оно понятно, непонятно другое. – Валентина Викторовна тяжело вздохнула. – Куда твой родной папаша подевался? Ездил, ездил… И пропал! И приехал этот вот родственник и забрал тебя. Значит, говоришь, нельзя к тебе? А жаль. Мне здесь даже остановиться негде.
– Ладно, идемте, размещу. Отца все равно нет. Он в последнее время часто отсутствует. Наверное, нашел себе кого-то. Или на работу вышел. Только вы мне документы покажите. У нас тут кое-что произошло недавно. Трагедия. – Лада со вздохом отвернула от женщины лицо, потому что в глазах вдруг защипало. – Я теперь никому не верю.
Документы Валентина Викторовна ей показала. И даже карточку мамину подарила. С личного дела содрала, призналась она. Хранила у себя много лет, в кошельке.
– Вот и пригодилась.
И снова Лада не почувствовала ничего, рассматривая на фото симпатичное лицо худенькой женщины.
– Идемте, – встала она со скамьи. – Я вам гостевую комнату выделю.
Едва переступив порог, Валентина Викторовна принялась восхищенно прищелкивать языком и без конца восклицать:
– Хоромы-то какие, Лада! Вот бы Лариса порадовалась, как ее дочка живет!
– А она – что? Плохо жила? – Лада с удивлением обернулась на гостью.
– Бедно. Очень бедно.
Валентина Викторовна пристроила свою куртку на вешалке в просторной прихожей. Сняла сапожки. Вытерла вспотевшее лицо носовым платком.
– Тогда все почти так жили. Тебе повезло с родственником отца, – проговорила она, останавливаясь возле портрета Лады слева от зеркала в прихожей.
На портрете Лада была ребенком. Гуляла с отцом в городском парке. Каталась на пони и боязливо морщилась.
– Какой хорошенькой ты была, девочка! – осторожно погладила пальцем край портрета женщина. – А сейчас просто красавица. Жених-то есть?
– Нет. Уже нет, – прошептала Лада. И громче, тверже добавила: – Убили его. В день нашей с ним помолвки.
– Как же так?! – ахнула Валентина Викторовна, приваливаясь спиной к стенке. – Горе-то какое! Бедная ты, бедная! Да за что же?!
– Полиция разбирается, – глухо ответила Лада, внезапно почувствовав, как в груди набухает какой-то странный ком, который мешает дышать.
– А-а-а, потому и до меня добрались? Приехали. Спрашивали.
– Что спрашивали?
– Про отца твоего. Настоящего. Про маму. Про того, кто тебя вырастил.
– И что вы сказали? – покосилась через плечо на нее Лада. – Идемте в кухню, я вас чаем угощу.
– А что я сказала, что сказала? Правду.
– Какую правду?
Лада молча указала ей на стул у стола в кухне. Отвернулась. Начала хлопотать.
– Правду какую? – Валентина Викторовна в очередной раз тяжело вздохнула. – Какую знала, девочка…
Она пробыла у нее до вечера. И вдруг засобиралась. Лада помогла ей заказать билет через интернет. Вызвалась проводить, но она отказалась.
– Негоже такой молодой красивой девушке по темноте одной ходить. Я на такси до вокзала доеду. И там уж как-нибудь.
Валентина Викторовна пригладила перед зеркалом волосы, потрогала тугой пук на макушке. Застегнула до подбородка куртку. Обулась. И, выпрямившись, проговорила:
– Ты приезжай ко мне, детка. Одна я. Никого у меня нет. Теперь вот ты появилась. На могилку мамы твоей сходим. Негоже корни свои забывать.
– Я о них не забывала. Я о них не знала, – глухо произнесла Лада.
