– Любовь проходит, товарищ капитан, – печально улыбнулся Рюмин, снова принявшись разглаживать кончиком указательного пальца глубокие морщины на лице. – Любовь проходит. И что остается?
– Что? Привычка?
– Не-ет, не привычка заставляет людей долгие годы оставаться рядом после того, как любовь проходит. Не привычка. Уважение! Уважение, понимаете? А как можно, скажите, уважать человека, который предал свою мать? Самого родного, единственно родного человека – и предать. Так мелко, ради денег. Ради удовлетворения своих амбиций. Разве это мужчина? Тля! Мы с Иваном сочли, что он Ладе не нужен. И вот его нет. Все, это отбой, капитан.
– А Юрия Симакова? Кира заказала?
– Вы же видели ее сообщения. Конечно, она. Все. Я устал…
Она устала тоже. Очень устала. От бесконечных допросов, отчетов, докладов. Устала так, что даже расплакалась на плече Макашова, когда он провожал ее вечером до квартиры.
– Так все ужасно, – прошептала она ему в шею. – Так все ужасно, Петрович.
– Что именно?
Он с ума сходил от ее прикосновений и плохо вслушивался в ее шепот. Он бы так до полночи стоял – обнявшись и шепча что-то друг другу, лишь бы не спугнуть.
– Какую-то странную жизнь они прожили. Зачем им все это было нужно? Разве не мог Пантелеев оставаться жить под своим именем? Просто уехал бы далеко-далеко, и всё.
– Наверное, он не хотел уезжать.
– Да, они так и сказали. Ивану было важно оставаться в этом городе и наблюдать за жизнью своего врага, оставаясь при этом невидимым. Но Рюмину этот маскарад был зачем?
– Из-за девочки. Родители Лады настояли, когда они все втроем держали совет, как им быть дальше. Им было важно, чтобы она была Пантелеевой. Носила отчество своего настоящего отца. Оба понимали, что могут умереть в любую минуту. Оба были больны. А она должна была оставаться Пантелеевой. Блажь? Может быть. Риск? Тоже не исключаю. Но кто знает, как бы мы поступили в данной ситуации. Рюмин, в конце концов, спас жизнь незнакомому человеку, заживо похороненному в лесу. Воспитал потом его дочь. Хорошим человеком воспитал. И себя очистил, став Пантелеевым. Мог кто-то знать киллера по фамилии Рюмин? Мог. Телефон для специальных сообщений был на его имя. И он слился, попросту отдав свою фамилию инвалиду.
– Зачем же он так с Ильей?
– Он не мог позволить ему надругаться над ее душой – чистой и открытой. Он устранил проблему.
– Ну зачем было убивать, Петрович? Как-нибудь иначе…
– Он убийца, Эва. Он привык устранять проблемы не иначе, а именно так. И Новикову в лицо выстрелил, не задумываясь, когда тот застал Рюмина-Пантелеева в его же собственной квартире. Просто сработал инстинкт. Инстинкт убийцы.
– Ужас!
Эва потерлась носом о грубую шерсть его нового джемпера. Петрович вторую неделю демонстрировал ей обновки и страшно ей в них нравился.
– Хватит об ужасах нашего города. Чаем лучше напои. – Он подтолкнул ее к двери ее квартиры.
– Что, Петрович, так пить хочется, что переночевать негде? – хмыкнула Эва, отпирая дверь. – Ну, заходи. Только, ты же помнишь, я чая не пью. Кофе. И только кофе.
– Пусть будет кофе. – Он толкнул ногой дверь, закрывая. Повернул ключ в замке, привлек Эву к себе. – Пусть будет кофе. Только непременно крепкий и сладкий, как твой поцелуй…
