И мне снятся сны.
Я сижу на уроках в дворцовой роще. Поздний вечер протянул длинные тени, уже взошла луна – яркий острый серп на безоблачном синем небе. Я по памяти составляю гороскоп, но мои чернила оставляют на бумаге темно-красные кляксы. И тут я понимаю, что это не чернила, а кровь. Я макаю свое перо в чернильницу, наполненную кровью.
По ту сторону рощи я вижу принца Кардана, он сидит в своей обычной компании. Валериан и Локк как-то странно выглядят – их одежда изъедена молью, кожа у обоих очень бледная, а там, где должны быть глаза, темнеют размытые, черные, как тушь, пятна. Никасия сидит с ними и, кажется, ничего этого не замечает. Ее волосы цвета морской волны тяжелыми локонами спадают на спину. Она кривит губы в насмешливой улыбке, так, словно все в ее мире происходит правильно. У Кардана на голове окровавленная корона. Она заломлена набок, отчего резкие черты его лица становятся неотразимо прекрасными.
– Помнишь, что я сказал перед тем, как умер? – насмешливо окликает меня Валериан. – «Проклинаю тебя. Трижды тебя проклинаю. Раз уж ты убила меня, пусть твои руки всегда будут запачканы кровью. Пусть смерть будет единственным твоим спутником. Пусть…» Здесь я умер и не смог договорить до конца. Хочешь теперь дослушать? «Да будет твоя жизнь короткой и печальной, а когда ты умрешь, пусть никто не станет тебя оплакивать».
Я вздрагиваю.
– Да-да-да, последняя моя фраза просто блеск, вишенка на торте! – восклицает Валериан.
Подходит Кардан, наступает на мой гороскоп, опрокидывает своим сапогом с серебряной накладкой на носке чернильницу, и по бумаге растекается кровь, уничтожая все мои записи.
– Пойдем со мной, – властно приказывает он.
– Я знаю, тебе она нравилась, – говорит ему Локк. – Вот почему я должен был первым ее заполучить. Помнишь ту вечеринку в моем садовом лабиринте? Как я целовал ее у тебя на глазах?
– Я помню, как ты ее обнимал, но взгляд Джуд при этом был обращен на меня, – парирует Кардан.
– Это неправда, – возражаю я, но тут же вспоминаю Кардана, лежащего на одеяле с девушкой-фейри, чьи волосы были цвета нарцисса. Она прижимает свои губы к краю его сапога, а в это время другая девушка целует Кардану горло. Его взгляд падает на меня, но в этот момент одна из девушек начинает целовать его в губы. Черные яркие глаза Кардана влажно блестят словно деготь.
Память возвращает мне ощущение скользящей по моей спине ладони Локка, я вспоминаю, как пылали у меня щеки. Мне кажется, что моя кожа слишком туго натянута и что вообще все это уже чересчур.
– Пойдем со мной, – повторяет Кардан и уводит меня от залитого кровью гороскопа и от всех остальных, кто сидит на уроке. – Я принц фейри. Ты должна делать то, что я хочу.
Он ведет меня в пятнистую тень дуба, затем подсаживает на нижнюю ветку, и, не убирая рук с моей талии, сам придвигается ближе и встает между моими бедрами.
– Разве так не лучше? – спрашивает он, глядя мне в лицо.
Я не совсем понимаю, что он имеет в виду, но киваю.
– Ты такая красивая. – Кардан начинает ласкать мне руки, затем проводит ладонями вниз по моим бокам. – Очень красивая.
Я слышу его бархатный голос и совершаю ошибку, посмотрев в черные как ночь глаза и на насмешливо скривившийся рот Кардана.
– Но твоя красота поблекнет, – все так же мягко, словно влюбленный, продолжает он. Его ладони замедляют свое движение, у меня сводит желудок, а затем внутри живота начинает растекаться жидкое пламя. – Эта гладкая кожа увянет, покроется пятнами, сделается морщинистой и тонкой, как паутинка. Эти роскошные груди поникнут. Волосы станут тусклыми и тонкими. Твои зубы пожелтеют. И все, чем ты обладаешь, все, что ты есть, сгниет и превратится в ничто. Ты станешь ничем. Ты уже ничто.
– Я ничто, – эхом повторяю я, потому что мне нечего возразить.
– Ты пришла из ничего и вернешься в ничто, – шепчет он, почти касаясь губами моей шеи.
Внезапно меня охватывает паника. Чувствую, что я должна немедленно бежать от Кардана. Я отталкиваюсь от края ветки, но не достигаю земли и просто падаю, падаю, падаю. Лечу, как Алиса, провалившаяся в кроличью нору.
Затем сон меняется. Завернувшись в ткань, я сижу на каменной плите. Пытаюсь подняться, но не могу тронуться с места. Я самой себе кажусь деревянной куклой. Глаза у меня открыты, но я не могу пошевелить головой, не могу моргнуть, ничего не могу сделать. Могу лишь смотреть в то же самое безоблачное небо, все на тот же острый серп месяца.
В поле моего зрения появляется Мадок, встает надо мной, смотрит на меня сверху вниз своими кошачьими глазами.
– Стыдно, – говорит он так, словно рассуждает сам с собой, а я не могу слышать его. – Ведь если бы она прекратила враждовать со мной, я дал бы ей все, что она пожелает.
– Она никогда не была послушной девочкой, – откликается возникшая рядом с ним Ориана. – В отличие от своей сестры.
Тарин тоже здесь, по ее щеке стекает маленькая слезинка.
– Они планировали, чтобы выжила только одна из нас. И всегда предполагалось, что это буду я. Ты та из двух сестер, которой предназначено выплевывать жаб и змей. А я – сестра, которая выплевывает рубины и бриллианты.
Они уходят, все трое, и на их месте возникает Виви, касается моего плеча своими длинными пальцами.
– Я спасу тебя, – говорит Виви. – Это всегда была моя работа – спасать тебя.
– Мои похороны будут следующими, – мгновением позже шепчет Оук.
Слабо, словно откуда-то издалека, долетает голос Никасии:
– Говорят, что фейри рыдают на свадьбах и хохочут на похоронах, но я думаю, что твоя свадьба и твои похороны окажутся одинаково забавными.
Вновь появляется Кардан с ласковой улыбкой на губах и начинает говорить, перейдя на заговорщицкий шепот:
– Когда я был ребенком, мы играли в похороны. Ставили их как маленькие спектакли. Разумеется, смертные, которых мы хоронили, были уже мертвы. Или, по крайней мере, близки к своему концу.
После этого ко мне, наконец, возвращается дар речи.
– Ты лжешь, – говорю я.
– Конечно, лгу, – соглашается он. – Ведь это же твой сон. Позволь мне доказать это. – Кардан прижимает к моей щеке свою теплую ладонь и говорит: – Я люблю тебя, Джуд. Я давно люблю тебя. И никогда не перестану любить.
– Прекрати! – кричу я.
Затем надо мной стоит Локк и говорит, брызжа изо рта слюной.
– Давайте убедимся в том, что она действительно мертва.
Спустя мгновение он вонзает мне в грудь свой нож. Затем делает это снова и снова.
На этом месте я просыпаюсь от собственного крика, с залитым слезами лицом.
Пинком сбрасываю одеяло. За окнами темно. Очевидно, я проспала весь день. Зажигаю свет, делаю глубокий вдох и касаюсь лба, проверяя, нет ли у меня жара. Жду, пока успокоятся нервы. Чем дольше я вспоминаю свой сон, тем больше он тревожит меня.
