На взъерошенном лугу, где топорщились кусты валерьяны и бодяка, отряд Троксо стоял к нам лицом. Вероятно, мы могли бы обойти его, добраться до зелёной гривы деревьев, опустивших свои корни в бегущие воды, и скрыться, но постыдные уловки были не в наших правилах. Арверны вызывали нас на бой – мы не могли отказаться от такой чести.
В мгновение ока мы выстроились напротив них. Комаргос и Сумариос быстро выпрыгнули из седел и вскочили на повозки. Суагр держал за поводья скакунов одноглазого богатыря, а Куцио правил конями нашего наставника. Оба богатыря направили упряжки прямо на ряды противника. Арверны приветствовали браваду свистом и насмешками. Тут из вражеского отряда резво выскочила повозка Троксо и, подлетая на кочках, пронеслась вдоль всей шеренги. Старик Эпосогнатос, его возница, погонял лошадей одним лишь голосом.
Мы были измотаны долгой гонкой минувших дней, подавлены злополучным происшествием у неметона и, сверх того, уязвлены дерзостью арвернов. Сердца наши воспламенились яростью, а грудь распирало от прилива новых сил. Грозно потрясая щитами и оружием над головой, мы взвыли от разочарования и злости. Из вражеских рядов послышались ответные вопли. Кони заржали, псы Троксо, бешено мчавшиеся за его колесницей, залились диким лаем, и вздрогнула река от прокатившегося по ней свирепого шума.
Впервые я познал пьянящее упоение боя. Оглушающие угрозы врага, его острые копья и точёные мечи, дожидавшиеся своего часа, дыхание смерти в лицо, боевой дух моих сотоварищей – всё это окрыляло меня, покрывая тело мурашками. Я ощутил, как пламенный и неистовый восторг ударил мне в голову с силой молота по наковальне. Я поддался порыву сокрушительной ярости, я с братом, Сумариос и Куцио вместе с нами, и Комаргос, и весь отряд, и оба отряда, битуриги и арверны. Волна гнева захлестнула воинов, покорёжила наши мужественные лица, исказила наши голоса. Копья и дротики взметнулись ввысь в величественном бранле
[58], как вздымаются рога оленя
[59] в последнем взмахе перед схваткой. Обнажённые мечи переливались змеиной кожей. Сплочённые щиты, отчеканивая такт, лязгали друг о друга, и округа содрогалась то громким скрежетом железа, то гремучим раскатом камнепада. В угрожающих гримасах, непристойных жестах и гневных взглядах бурлил нелепый ужас.
Казалось, нечто зловещее и неотвратимое надвигалось на нас. Комаргос ответил на кичливость Троксо. В один миг он приказал Суагру направить повозку прямо на арвернского богатыря. Оглушающий доселе гвалт поднялся с новой силой. Шеренги враждующих насторожились, выставив вперёд щиты и взметнув лезвия мечей в ожидании натиска. И только место, отведённое под манёвры упряжек, разделяло стороны противников. Из-под колёс обеих повозок, кружившихся друг перед другом, летела скошенная трава, насыщая воздух душистым ароматом раздавленной мяты.
– Я Троксо, сын Уосиоса Свинопаса, сына жреца Брогитара! – провозгласил арвернский богатырь, держась одной рукой за ивовый борт кузова. – А кто ты будешь таков? Как смеешь ты шастать по землям короля Элуорикса со сборищем неповоротливых увальней?! Назови своё имя, чтобы я решил, достоин ли ты пасть от моей руки!
– Ты всего лишь нерасторопный пентюх, если не узнал меня, ничейный сын! – плюнул одноглазый. – Я Комаргос, сын Комбогиомара, короля секванов, сына Боннориса, короля секванов! Уйди с дороги со своими прихвостнями сию же минуту, когда ты осознал свой промах и трепещешь от страха!
Троксо грозно рассмеялся в ответ, раздувая от презрения ноздри.
– Убирайся прочь, калека! – прыснул он. – Твоя испорченная рожа потянет только на полтрофея. Она будет портить вид рядом с головой Эласа Тарбеля, которого я сразил перед тем, как вернуть петрокорам тридцать украденных им жеребцов.
– А достойнее добычи, чем черепушка конокрада, у тебя не найдётся? – рассмеялся Комаргос. – Богатыря, который лишил меня глаза, именуют Ремикос, сын Белиноса, короля туронов. Он пал от моей руки на поле битвы в тот же самый день, что и его брат Сакровез!
– Нашёл чем хвастаться! В битве Солониона я в одиночку сражался с двумя солдурами короля каваров. Их черепа красуются отныне на косяке моего жилища, а оба глаза до сих пор при мне, чтобы с презрением взирать на того, кто для короля не вышел рожей!
Пока богатыри поносили друг друга, их повозки продолжали вращаться, вовлеченные в гигантский круговорот воронки. Колёса в железной оправе и низкорослые кони поочерёдно на волосок проскальзывали от обоих рядов амбактов и чудом не натыкались на торчащие из них острые копья. Казалось, будто сам дух поединка, закруживший в вихре вывороченные комки земли и пучки подкошенной травы, хлестал нас наотмашь по щекам. Псы Троксо, заливаясь лаем, скакали посреди всей этой суматохи и насилу успевали уклоняться от копыт, которые в любую минуту могли переломать им хребты.
– Думаешь, что ты первый остолоп, который смеётся нам моим шрамом? – огрызнулся Комаргос, оскаливая зубы. – Когда я впихну твои рыжие лохмы в мой сундук, сможешь поболтать там об этом с Матумаром Беловаком, который однажды спросил меня у ворот Братуспантиона, хорошо ли я вижу одним глазом.
– Мне не обязательно лишаться головы, чтобы поболтать с покойником, – ухарствовал Троксо. – Каждую ночь я перекидываюсь словцом с Артахом, магом в золотом шлеме, которого я сразил на берегах Олта
[60] во время войны с амбронами. Не проходит и ночи без того, чтобы его голова не пришла поплакаться ко мне во снах, упрашивая меня соединить её с останками тела.
– И что с того? Ты думаешь, что силён, потому что обкорнал амбронского жулика? Я же три дня и три ночи преследовал Моригеноса! Я самолично гнался за гутуатером
[61]! Это произошло на исходе битвы в Амбатии после краха противника, и мой выколотый глаз ещё кровоточил! Целых три дня и три ночи! И чтобы избегнуть моей кары, кудесник оборотился кабаном и умчался в туронские леса! Так и ты, страшись моего гнева, рыжеголовый сын свинаря!
Резким движением одноглазый богатырь бросил дротик прямо в грудь старого Эпосогнатоса. Троксо молниеносно выставил свой щит перед кучером, и дротик отскочил от него. В ту же секунду он метнул собственное оружие. Бросок, казалось, не был прицельным, ибо дротик летел слишком низко, но на самом деле он был коварно рассчитан. Древко воткнулось наискось между спицами колеса и встряло в ось как раз в тот момент, когда колесница Комаргоса взяла разгон. Лошади взбрыкнули, как только почувствовали, что дышло и ярмо перекосились. Несмотря на всю сноровку, Суагр начал терять управление конями. Эпосогнатос резко развернул свою бигу, чтобы перерезать путь упряжке Комаргоса и полностью обездвижить её под радостные ликования арвернов.
