Многим из собравшихся новость была уже известна, но она вновь вызвала возбуждение среди приближённых ко двору лемовисов: брань смешалась с сетованиями и порицанием богов. Для нас с братом, как и для большинства битурижских богатырей, это сведение ничего особо не значило, поэтому Таруак позаботился о том, чтобы внести пояснения.
– Укселлодунон – это крепость в одном дне пути от Аржантаты вниз по реке. По размеру она меньше, чем город, но возведена на отвесном неприступном утёсе. Нам не ведомо, каким образом Мезукену удалось взять её: быть может, с помощью предателей, а возможно и с помощью колдовства. Ходит молва, что один чародей, желающий отомстить кельтским народам, якобы посодействовал амбронским военачальникам. В одном можно быть уверенными – никто из наших людей не спасся при штурме крепости. Либо все они отданы в кабалу на другой берег, либо мертвы.
– Но вот что ещё хуже: Укселлодунон перекрывает вход в долину Дорнонии, и пока крепость в руках амбронов, они отрезают нам выход к низовью реки. Мы больше не можем торговать в устье, а значит, потеряли доступ к товарам, привезённым из-за морей, из Ареморики
[64], с острова Иктис
[65] и Белого острова. Как только мы поняли, что крепость пала, король собрал своих воинов, чтобы отбить её. Случилось это в самый разгар месяца думаниоса
[66], дни были короткими, и стоял трескучий мороз. Мы ожидали, что воины Мезукена будут укрываться в Укселлодуноне, который мы надеялись вернуть себе в ходе ответного штурма, но мы заблуждались.
Шайки амбронов совершали набеги по всему нашему краю, в особенности в низовьях Дорнонии. Они захватывали фермы и деревни. Никогда ещё мы не видели такого засилья врага. Нам всё-таки удалось прорваться сквозь их заслон, чтобы подступить к крепости, но мы попали в западню: враг на стенах, враг в тылу, да к тому же снег повалил стеной. Нам пришлось отступать, чтобы защищать Аржантату, оказавшуюся под угрозой захвата. Мы были вынуждены давать бой дважды, прежде чем добраться до города, и нам потребовалось целых три дня на обратную дорогу. Наше собственное королевство превратилось во вражеские земли. Среди воинов, с которыми мы сражались, лишь немногие были осками, большинство же из них иноплеменники. К счастью, во втором бою мы взяли пленников, но эти ироды не говорят на нашем языке! И только вернувшись в город, с помощью оскских рабов нам удалось их понять. Тогда, по крайней мере, мы смогли представить себе, что на нас обрушилось…
– Это больше не война против одного племени, – гневно заговорил Тигерномагль. – Мезукен заключил союз со всеми амбронскими народами, королевства которых лежат между Дорнонией и Грозовыми горами. Отныне мы воюем против тарбеллов, сардонов, бебриков и элизиков.
В исступлении он замотал головой:
– С тех пор я потерял покой, стремясь разузнать об этом союзе. Я приносил жертвы богам. Я просил совета у друидов и прорицателей. Я пытал заключённых. Я приглашал беглецов и купцов за свой стол. Я не гнушался слухами и сплетнями, пытаясь разобрать предсказания оракулов. И вот что я понял: Мезукен – не единственный, кто стоит за этим вторжением. О нет! Конечно, этот ирод полон мужества, этот враг под стать мне по удали и отваге, и я восславляю богов, чтобы одолеть его. Однако по правую сторону света против нас затеваются и другие козни, которые проливают свет на причину единения амбронов, на их силы и бесчинства. Поговаривают, что чужеземцы из других миров пристают к берегам амбронов. Они плавают на чёрных судах и обменивают зелья и драгоценные ткани на металл, зерно и людей. Якобы Аргантониос, правитель Тартесса, предоставил им покровительство и пристанище в своём королевстве за пределами Грозовых гор. Из этого лагеря они разбегаются, точно блохи, и разжигают алчность амбронов. Для своей торговли им нужно всё больше и больше товаров – вот что подстрекает амбронские народы к войне. Они хотят вернуть потерянные отцами земли, чтобы прибрать к рукам наше продовольствие и людей для обмена с чужеземцами на чёрных кораблях. Вот почему стоило только Мезукену попросить подмоги, как тарбеллы, сардоны, бебрики и элизики тут же слетелись. Они хотят разграбить наши богатства, чтобы обменять их на заморские диковинки.
Король лемовисов поднялся, набрал в грудь воздуха, так что жилы вздулись на его шее, и взревел:
– Но разве на роже у меня написано, что я позволю разграбить себя?
– Нет! Нет! Нет! – завопили герои, – хотя в толпе всё же нашёлся один шутник, возможно, это был Троксо, который выкрикнул: «Да!»
Военачальники, богатыри и их солдуры
[67] повскакивали с мест. Подняв вверх кулаки, мечи или горшки с вином, они стали изрыгать в ночь гром чудовищной ненависти. Красные отблески пламени обагряли вздёрнутые подбородки, перекошенные лица и гневный взгляд, сверкавший на обнажённой стали. Тигерномагль широко развёл свои сильные руки, чтобы поприветствовать эту воинственную ярость, и рассмеялся во всё горло. Не дожидаясь, пока утихнет гвалт, он продолжил свою пламенную речь, и нужно было иметь поистине лужёную глотку, чтобы перекричать эту бурю.
– Этот сброд считает себя удальцами? Они воображают, будто смогут так легко меня поиметь? Мы зададим этим ублюдкам! Мы начистим им рыла! Мы намнём им бока! Они хотят поиграть в войну? Мы разнесём их в пух и прах! И когда мы с ними управимся, я развешу их жалкие тела на кольях вдоль своих границ! Чтоб другим неповадно было!
Каждое его проклятие поднимало всё новую волну воплей. Гвалт оглушал, как чистое вино, и пробирал до самого нутра. Казалось, что неистовство героев подпитывало само себя, и вскоре королю лемовисов оставалось только весело созерцать обезумевших пьяниц, которые клялись опустошить все королевства до самых Грозовых гор.
Комаргос, однако, не участвовал в общем разгуле. Спустя некоторое время и он сказал своё слово, не напрягая голос, но достаточно громко, чтобы король мог его услышать:
– Добрый бой мне всегда по душе! Но лишь глупцы прут напролом. Вообрази себе на минуту, что амброны удерут от нас – и ищи-свищи ветра в поле. Каким бы большим ни было наше войско, если они схоронятся в своих крепостях, то ты вернёшься домой несолоно хлебавши. Ты уверен, что сможешь достать этого Мезукена?
Тигерномагль зловеще ухмыльнулся:
– Скажи-ка мне, сын Комбогиомара, намекаешь ли ты на то, что я полагаюсь на авось?
Калека ответил ему со сдержанной улыбкой:
