Я скорчил недовольную гримасу, но проворчал:
– Да, так пойдёт.
– Итак, напомню, на что играем, чтобы потом не было споров. Если я выиграю, я «приготовлю» вас обоих, как мне вздумается. Если проиграю, то верну вам свободу и передам тебе весть об Энате, как только отыщу её. Всё так?
– Да, я согласен.
– Вот и прекрасно. Ну что ж, сыграем?
– Сыграем.
– Великолепно! Ну, начинай.
Я нанёс удар без колебаний. Владыка Гариссаля возвышался прямо надо мной. Взмахнув охотничьим дротиком, я бросил его в лицо, нацелившись прямо в зеницу ока. Промахнуться я не мог, и, каким бы тщедушным не был, всё же имел достаточно сил и сноровки, чтобы лишить его глаза.
Великан выполнил правила игры: он не поднял руку, чтобы отбить копьё, даже не отвёл голову в сторону. Я ранил его прямо в лицо; но было ли то его уловкой или непроизвольным движением, он моргнул в этот момент. Моё копьё воткнулось в его веко, навесив ему уродливый заусенец.
– Ха-ха! Хороший бросок! – прогремел Владыка Гариссаля.
Зажав копьё двумя пальцами, он попытался извлечь его. Наконечник прочно засел в складке кожи; выдёргивая дротик, он сильно оттянул веко. Когда же железный дротик всё же вышел, по морщинам у глаза потекла струйка крови, а в глазу заблестела слеза.
– Да, и правда отличный удар, – радовался он, избавившись от копья. – Ты храбр, и рука твоя крепка, сын Сакровеза. Приятно иметь сильного соперника!
Оперевшись руками на раздутые венами ноги, он склонился надо мной, накрыв своей тенью.
– Теперь мой черёд! – прогремел он радостным голосом.
– У тебя нет оружия, – заметил я, полагая, что сострил. – Это не по правилам.
– Кто сказал тебе, что у меня нет оружия?
Одной рукой он ухватился за пень, на который облокачивался. Дернул раз – и земля затряслась у нас под ногами. Дернул другой – и от выдернутой коряги веером в разные стороны разлетелись мелкие камешки и комья земли.
– Видишь, всё по правилам! – рассмеялся великан.
Он начал раскручивать эту огромную палицу, которая с воющим звуком рассекала туман, осыпая нас щебнем.
– Не забывай, сын Сакровеза! Если пошевелишься – проиграешь!
Он занёс пень очень высоко, прямо над моей головой; завороженный этим губительным зрелищем, я неотрывно смотрел на него.
Я не шелохнулся.
На протяжении следующих ночей мы варились в котле Гариссаля.
Пылающий огонь подогревал бронзовое днище, вызывая закипание воды, которое обжигающими волнами обдавало моё тело. Барахтаясь в клокочущем котле, я чувствовал, как варилась плоть. Я тщетно пытался кричать: огненная жидкость обжигала горло и пожирала правый бок. После лютого мороза в лесу эта адская печь была невыносимой мукой. Моя душа, не в силах укрыться от этой лихорадки, металась в полыхающем теле, словно овца в трясучке, и стремилась вырваться наружу.
Порой под воздействием бурлящего потока я ненадолго выныривал на жирную поверхность, наслаждаясь сладким ароматом свежего воздуха. Неясные тени склонялись надо мною. Иногда это был едва заметный в полутьме силуэт матери, и я пытался вымолить прощение за проказу, которую не мог вспомнить. Иной раз я сжимал в объятиях пьяную братию воинов, которые орали и смеялись; тогда я опирался локтями на край раскалённого котла, как на край кадки, в которой принимал приятную ванну. Варево, в котором я тушился, было густым, как кровь; а меж коленями отрезанная голова кобылы дико вращала глазами. Лишь однажды я разглядел Сегиллоса и Сумариоса, обеспокоенно склонившихся надо мной. Брат выглядел высоким и сильным; на его лице красовалась татуировка, которую я раньше не видел.
– Прости, Бэлл, – сказал он. – Мне надо уходить, это приказ Комаргоса и Амбимагетоса. Теперь, когда война окончена, они хотят, чтобы я предстал перед нашим дядей.
– С Сеговезом всё будет хорошо, – добавил Сумариос. – Я заставил Суагра и Матуноса поклясться, что они будут присматривать за ним в Аварском броде. Я же остаюсь с тобой, Белловез. Буду ждать, пока ты восстановишь силы.
Я не понимал смысла этих слов. Я не нуждался в исцелении, нужно было просто вытащить меня из этого котла. Увы, круговерть снова поглощала меня, прежде чем я находил достаточно сил, чтобы позвать на помощь. И тогда я вновь погружался с головой во всепожирающую пучину.
Пришло время, когда обед был готов. Владыка Гариссаля перестал подбрасывать поленья в костёр.
Котёл начал остывать…
Я открыл глаза, вокруг царил приятный успокаивающий полумрак. Мокрый от пота, я лежал, укутанный влажным одеялом. Тусклый свет очага отбрасывал тёплые блики на стену в изголовье моей кровати, откуда на меня смотрели нарисованные Суобносом изображения: шагающие воины, колесницы с огромными колёсами, великаны с оленьими рогами. Они не двигались, и от этого я испытал огромное облегчение. Мое измученное тело было парализовано усталостью и нуждалось в отдыхе.
– Пить, – простонал я слабеньким голоском.
Послышалось шуршание одежды, и надо мной склонилась дружеская тень. Мозолистая рука опустилась на мой лоб.
– Хозяйка! – воскликнула Тауа. – Малютке лучше! Лихорадка спала!
В доме раздались крики радости. Исия и Банна бросились к моей постели, но мать подоспела раньше всех. Она обняла меня, приподняв с постели и придерживая ладонью затылок.
– Ох! Бэлл! Бэлл! Мальчик мой! Бэлл!
Она нежно укачивала меня, с любовью прижав к себе. Я был уже слишком взрослым для подобных ласк, но, пролежав тут так долго совсем один, я обвис, будто тряпица, растворяясь в материнской заботе.
– Ты вернулся, дорогой мой! Ты вернулся! – шептала она мне на ухо. Ох! Ты так долго болел! Я молилась! Я умоляла! Я обещала Нериосу торквес! Росмерте – бычка! Гранносу – вола! Поблагодари добрых богов! Они услышали меня! Ты вернулся, Бэлл!
Но у меня не хватило сил произнести ни одну молитву. Благодарный голос матери, напевавший один из самых красивых гимнов, гулко звучал в моей изнурённой голове. Вокруг неё прислужницы смеялись и плакали. Этого было достаточно, чтобы угодить богам; невозможно было устоять перед столь усердным хором.
– Я хочу пить, – повторил я.
Банна протянула мне миску вербенового чая, подслащённого мёдом. Я выпил его большими глотками, и мне показалось, что никогда в жизни не пробовал ничего подобного. Я снова повалился на кровать, наслаждаясь его вкусом на своих растрескавшихся губах. Веки мои были очень тяжёлыми.
– Вот так, поспи, – сказала мать, поглаживая меня. – Тебе сейчас это необходимо, птенчик мой. Ты должен восстановить силы.
Восстановить силы…
Эти слова перекликались со словами Сумариоса, доносившимися откуда-то сверху над котлом. Я лежал, распластавшись на кровати, было свободно, даже слишком свободно, и, почуяв сердцем неладное, я похлопал по постели рядом с собой – там было пусто. Тревога сразу же развеяла мой сон.
