Покончив с изысканиями, Виктория открыла ленту новостей. И едва ли не сразу же наткнулась на собственную фотографию. «Две женщины-заключенные совершили дерзкий побег из тюрьмы…» – сообщала заметка. Далее шли их с Асей снимки, описание особых примет. «Всем, кто видел этих женщин или знает что-либо об их местонахождении, просьба сообщить об этом в ближайшее отделение полиции».
Виктория несколько минут неотрывно смотрела в экран, на собственное изображение. Затем машинально перешла на другую вкладку и уставилась на фотографии с очередной вечеринки, где блистал Альтан. Вот, значит, как. Она стала изгоем, беглянкой, вынужденной скрываться от всех. Потеряла все: свободу, карьеру, друзей, собственное доброе имя. Напиши она сейчас роман о своих тюремных впечатлениях, о побеге, о скитаниях – и каким бы богатым ни был материал, ей некуда будет его отнести. Издать его под своим именем она не сможет, а начинать все с нуля, снова шаг за шагом завоевывать признание… При этом с риском в любую минуту быть схваченной властями…
Все, чего она добивалась годами, все, чего достигла к тридцати пяти, пошло прахом. И не в последнюю очередь из-за него – этого проклятого Питера Пэна, с которым судьба столкнула ее однажды осенним днем в здании киностудии. Он же продолжает веселиться и прожигать жизнь, как будто бы ничего не произошло. Как будто бы не его предательство толкнуло Викторию в объятия его брата. Как будто не по его милости Джан тогда рассвирепел и напал на нее, в результате чего погиб. Все было ложью – и его мнимое раскаяние, и слезы в зале суда. Даже не ложью – а так, мимолетной эмоцией безнравственного безответственного повесы. Всплакнул, умылся и пошел себе дальше по жизни, нисколько не сожалея о тех, кого погубил.
Так разве не справедливо будет, если и он хлебнет хоть толику той каши, которую сам заварил? Узнает вкус разочарования, горечь потерь? Пускай он никого не любит, есть все же в его жизни то, что ему дорого. И Виктория точно знала, что это. Ей вспомнились часы, которые она проводила в театре, сидя в зале во время репетиций. Как Альтан метался по сцене в те минуты, когда ему казалось, что роль ему не дается. Как бесконечно искал нужную интонацию, точный жест, верный взгляд. Да, к своей театральной работе этот вечный беспечный мальчик относился серьезно. Что ж, по ней она и ударит.
Вернувшаяся Ася застала Викторию за тщательным изучением информации обо всех стамбульских театрах: об их истории, самых громких проектах, художественных руководителях. На экране компьютера была открыта папка, куда Виктория сохраняла все найденные ссылки, статьи и документы.
– Ого! Ты что это, решила за диссертацию засесть? – рассмеялась она. – Я смотрю, ты не теряешься. И правильно. Раз писательство пока под запретом, можно по-быстрому сделать научную карьеру.
– Да это ты не теряешься. – Виктория сохранила в папку информацию о театре Moda Theatre Kadikoy и обернулась к подруге: – Как Мустафа, еще не предложил тебе руку и сердце?
К ее удивлению, Ася не поддержала шутливый тон.
– Можешь не верить, но мне с ним действительно хорошо. Спокойно так. И интересно. Он очень многое знает об истории своей страны и так увлекательно рассказывает… Я заслушалась.
– Меня он никогда подобными беседами не удостаивал, – хмыкнула Виктория. – Наверное, ты пробудила огонь в его давно остывшем сердце. Берегись, подруга! Как бы этот дикий абрек не уволок тебя в свое логово.
– Знаешь ли, – фыркнула Ася, – после моего бывшего мужа мне ничего не страшно. Был у меня уже ценитель европейского образа жизни, так кичился, что дает мне свободу, только для того, чтобы после повесить на меня все свои черные дела и упрятать за решетку. На его фоне этот степенный восточный бей только выигрывает.
– Что ж, дело твое, – пожала плечами Виктория.
– Тем более, – продолжала Ася, – он так трепетно ко мне относится. Ей-богу, с ним рядом чувствуешь себя принцессой, попавшей в беду. Если благодаря ему я смогу очистить свое имя и снова стать честным членом общества…
– То что, родишь ему наследника в благодарность? – поддела Виктория.
– А почему бы и нет, – отозвалась Ася и упала спиной на кровать.
Сладко потянувшись, она перекатилась на живот, подперла подбородок кулаком и снова глянула в экран компьютера, за которым сидела Виктория.
– Ну а теперь колись, что это ты такое задумала?
– Да так, есть кое-какие соображения, – отозвалась Виктория. – Только для начала их бы стоило обсудить с твоим потенциальным женихом.
Moda Theatre Kadikoy давно уже переживал не лучшие времена. Если верить информации, которую Виктория накопала в интернете, никаких серьезных проектов на их сцене давно не ставилось. Детские спектакли, несколько пьес из классического репертуара, малоизвестные актеры, режиссер-постановщик с не сложившейся карьерой… В общем, печальная история.
Неудивительно, что, получив предложение о сотрудничестве от фонда помощи животным, пережившим жестокое обращение, худрук театра тут же назначил встречу с его представителями. И теперь отчаянно пытался сделать хорошую мину при плохой игре.
– Клянусь вам, вы не пожалеете, что обратились к нам, – соловьем разливался он. – В наш грубый век, когда многие низвели искусство до простой коммерции, мы прилагаем все силы, чтобы сохранить высокую планку…
Дальше Виктория слушать не стала. Вместо этого обвела глазами всех присутствующих, насколько это позволяла узкая прорезь, ограничивавшая ей обзор. Директор фонда, Ремзи Давутоглу, мужик лет сорока с красной мясистой шеей, таращил на распинавшегося худрука осоловелые глаза. Похоже, он уже на второй фразе потерял нить повествования и теперь усиленно делал умное лицо, ни черта не понимая в происходящем. Трудно было представить себе человека, более далекого от искусства. Но ничего не попишешь, приходилось работать с тем материалом, который был доступен.
Зато Мустафа был прекрасен. Облаченный в светлый летний костюм, с торчащим из выреза небрежно завязанным узлом шейного платка, со слегка растрепанными седеющими волосами, он имел вид настолько богемный, будто большую часть жизни не занимался незаконным бизнесом, а как минимум коллекционировал шедевры импрессионистов. Если бы ситуация позволяла, Виктория не удержалась бы и зааплодировала.
Несколько дней назад, открывая Мустафе свой план, она и подумать не могла, что суровый мафиози захочет принять в нем самое деятельное участие. Надеялась разве что на небольшую помощь с его стороны. Предложение, если честно, было насквозь сомнительное – вложить пускай и не большую для человека такого уровня, но в целом значительную сумму в проект, не сулящий никакой прибыли… И все ради помощи случайной знакомой… Да кто на это пойдет?
Однако Мустафа выслушал ее внимательно, позадавал уточняющие вопросы и выдал неожиданное:
– Хорошо. Только я пойду с вами.
– Ээ… Но зачем? – не удержавшись, выпалила Виктория.
Мустафа же усмехнулся в усы:
– Держу пари, вы ломаете голову, почему я согласился вам помогать. Пытаетесь разгадать, что это – внезапная вспышка милосердия или попытка наварить на этом темном деле какую-то прибыль. А может быть, вы думаете, что завзятый бандит таким образом замаливает грехи перед Аллахом. Сознайтесь, были такие мысли?
