Виктория кивнула, про себя подумав, что в первую очередь ставила на то, что Мустафа всерьез увлекся Асей, а потому и ей, как подруге, перепадет немного его поддержки.
– Я вам открою правду, – тем временем продолжал Мустафа. – В молодости я вынужден был очень много работать, чтобы дать семье достойный уровень жизни. Бизнес, конкуренция, переговоры… Не стану посвящать вас в детали.
«Да уж, не стоит», – подумала Виктория, примерно представляя себе, как могли проходить переговоры молодого и резвого Мустафы с конкурентами.
– Времени на то, чтобы побыть с семьей, развлечься, затеять что-то веселое, просто не было. И вот теперь у меня есть все. Я могу в любой момент отойти от дел и заняться чем-нибудь, о чем всегда мечтал. Но… – Мустафа развел руками. – Жизнь не прощает упущенных возможностей и не дает вторых шансов. Мне пятьдесят пять лет. Мои дети давно выросли и живут своей жизнью. Моя жена Гюнеш умерла несколько лет назад. Вы, наверное, представляете себе, что у меня роскошная интересная беспечальная жизнь. Однако это не так. Я чудовищно скучаю. Я не знаю, чем себя развлечь. В жизни мне пришлось пережить много острых ощущений, и все, что я мог бы испытать сейчас, не дотягивает до их уровня. Кажется детской игрой. Но вот появляетесь вы…
– Я поняла вас! – обрадованно перебила Виктория. – Вы хотите сказать, что реальная игра, в которой ставкой становится чья-то жизнь, свобода и благополучие, влечет вас гораздо сильнее, чем любой специально спланированный и разработанный под ваши запросы, но при этом совершенно безопасный стерильный квест.
– Вы совершенно правы, госпожа писательница, – подтвердил Мустафа. – Смотрю, глаза у вас загорелись. Не ожидали такого поворота?
– Не в этом дело, – усмехнулась Виктория. – Просто… вы потрясающе интересный человек, господин Мустафа. И я уже предвкушаю, как однажды опишу подобного вам героя в книжке.
– Что ж, если наша операция удастся, даю вам на это свое разрешение, – величаво произнес Мустафа.
Вот так и вышло, что сегодня большой мафиозный босс тоже оказался на переговорах, изображая из себя ушедшего на покой бизнесмена, решившего вложиться в искусство.
Привлечь к делу фонд помощи животным, пережившим жестокое обращение, тоже предложил он. Выслушав план Виктории, старый пират ненадолго задумался, сгреб подбородок в горсть, машинально разгладил указательным пальцем усы и наконец произнес:
– Моя покойная жена очень любила животных.
Виктория вопросительно подняла брови, не понимая, как эта информация относится к их делу. Но Мустафа продолжил:
– За несколько лет до смерти она основала фонд… Признаться, я им не занимался и после смерти Гюнеш он существовал сам по себе, хотя номинально и принадлежал мне. Думаю, сейчас он может быть нам полезен.
И вот теперь директор фонда Ремзи Давутоглу, явно скучая, выслушивал излияния худрука театра. Мустафа, откинувшись в кресле, с интересом изучал развешанные по стенам фотографии сцен из спектаклей театра. А Виктория тихо сидела в углу, наблюдая за происходящим из-под никаба. Нарядить ее в черное одеяние правоверной мусульманки предложила Ася.
– Ты с ума сошла? Собираешься вот так просто разгуливать по Стамбулу? Да легче сразу пойти и сдаться полиции.
– Ну, знаешь ли, сидеть дома и уповать на то, что Мустафа со своими людьми все сделает за меня, я тоже не буду. Это моя история, мое дело, и я хочу сама довести его до конца.
– А я тебе и не предлагаю сидеть дома, – возразила Ася. – Раз уж эта история началась с маскарада, пусть им и продолжится.
Теперь Виктория вынуждена была согласиться, что идея Аси оказалась просто гениальной. Узнать ее под черными тряпками было невозможно. Правда, ходить во всех этих покрывалах было тяжело, они так и норовили запутаться в ногах. Зато сама она, оставаясь незаметной тенью для всех присутствовавших, могла спокойно наблюдать за происходящим. Мустафа представил ее худруку как свою племянницу, дочь двоюродной сестры, выросшую в далеком горном селении. Тот скользнул по дальней родственнице большого босса равнодушным взглядом и больше уже не уделял ей внимания. Его задачей было убедить инвесторов в том, что они сделали правильный выбор, пока те не сообразили, что решили вложить деньги в загибающийся театр, и не поспешили унести ноги подальше.
– Общественное мнение Турции очень косное, вы верно отметили. И признаюсь вам честно, мне не раз подрезали крылья, – продолжал худрук. – Я мечтаю о серьезной работе, хочу ставить острые, провокационные произведения. Выходить на международные фестивали. И ваше предложение уже разбудило мое вдохновение.
– Я понял вас, – важно пробасил Мустафа, когда запас красноречия худрука наконец иссяк и тот, извинившись, нацедил себе стакан воды из кулера и осушил его залпом. – Не сомневайтесь, если спектакль получится ярким, мы устроим вам и европейские театральные подмостки и международные фестивали. Ну, а для начала займемся постановкой, подготовкой премьеры и первого блока спектаклей. Думаю, все финансовые вопросы вы можете обсудить с директором фонда Ремзи Давутоглу. Не стану вам мешать. Но прежде чем мы с племянницей удалимся, хотелось бы обговорить одно условие.
Худрук напрягся, как сеттер, почуявший добычу. Виктории показалось даже, что он весь вытянулся вперед и застыл под углом 45 градусов к земле. Мустафа оглянулся на нее, и Виктория на мгновение опустила веки, давая понять, что все идет отлично, именно так, как она и планировала. Худрук, движимый неудовлетворенными творческими амбициями, заглотил наживку и теперь согласится на все, что угодно.
– Мы настаиваем, чтобы главную роль в постановке исполнял актер Альтан… – вкрадчиво произнес Мустафа.
Худрук переменился в лице и нахмурился.
– Безусловно, Альтан… очень талантливый актер. Но он… довольно сложный человек и сотрудничать с ним… не всегда удается успешно. К тому же гонорар…
– Послушайте, уважаемый, – перебил Мустафа.
Голос у него был мягкий, словно бы обволакивающий собеседника. И все же крылось в этой мягкости что-то настолько сильное и несгибаемое, что сомнений в твердости его намерений не оставалось. Виктории подумалось, что его речь опутывает, как удав, крепко обвивает кольцами только для того, чтобы в случае неповиновения задушить любые попытки сопротивления.
– Я ведь представил вам свою племянницу Хазал? – продолжал Мустафа, кивнув на Викторию. Та сделала робкий шаг вперед и потупилась, как и подобало восточной женщине. – Ее родители недавно умерли, бедняжка осталась сиротой. Я забрал ее в Стамбул из родной деревни и поклялся, что постараюсь, насколько это возможно, сделать все, чтобы она была счастлива. Любое ее желание – закон для меня. И так уж вышло, что Хазал – большая поклонница Альтана… Поэтому я хочу, чтобы вы поняли меня правильно: наша договоренность будет соблюдена только в том случае, если главную роль в спектакле будет играть он.
Худрук, видно, тоже ощутивший стальную мощь Мустафы, спрятанную под обманчивой мягкостью тона, побледнел, судорожно сглотнул и закивал:
