Главный менеджер являлся большим поклонником ее книг. И потому вот уже который год апгрейдил забронированный Викторией номер за 70 евро в сутки до двухкомнатного люкса. В награду за труды прося только, чтобы любимая писательница поужинала с ним в ресторане отеля.
На этот раз Альтан явился без опоздания, да еще и принес с собой бутылку хорошего вина. Они расположились в гостиной, распили по бокалу за встречу. Затем Виктория щелкнула пультом, запуская фильм на экране телевизора. И все. Ровно с этого мгновения ее жизнь сделала крутой рывок.
С первого же своего появления на экране Альтан приковывал к себе внимание зрителя намертво. Он играл роль молодого курда, вынужденного вступить в борьбу за права своего народа, однако по ходу сюжета, пережив ряд потрясений, понимающего, что свободу нельзя купить кровью, и пытающегося сделать все, чтобы примирить враждующие стороны. От него невозможно было отвести взгляд. Зритель радовался, плакал, загорался надеждой и умирал вместе с ним. Виктория не могла понять, в чем кроется эта магия. Вот на экране его лицо крупным планом – он не рыдает, не кривит страдальчески губы, не закатывает глаза, не делает других драматических жестов. Он лишь несколько раз беспомощно моргает и чуть заметно дергает уголком рта. Но того, кто смотрит на него с экрана, захлестывает такая волна отчаяния и безысходности, что, кажется, дальше невозможно будет жить.
После того как фильм закончился, они еще несколько минут сидели в молчании. На экране застыл кадр, в котором сраженный смертельной пулей герой Альтана лежал, распростершись на камнях. По его искаженному страданием лицу бежали строчки титров. Виктория поняла вдруг, что в комнате стало темно. Оказывается, солнце село, пока они смотрели фильм. А она и не заметила. Да что там, она вообще на эти два с половиной часа полностью выпала из реальности, забыла обо всем. И теперь, как внезапно разбуженная сомнамбула, растерянно оглядывалась по сторонам, силясь понять, где находится.
Альтан напряженно смотрел на нее из стоящего напротив кресла. Лицо его в сумраке комнаты казалось бледной маской. К своему удивлению, Виктория поняла, что в уголках губ его не таится обычная усмешка. Что, кажется, он утратил эту свою обычную легкую манеру общения, способность ко всему относиться несерьезно и смотрит на нее будто осужденный в ожидании приговора. Ну разумеется, она ведь за весь фильм не издала ни звука. И сейчас продолжала молчать. Должно быть, он решил, что ей не понравилось, что она в шаге от того, чтобы отказаться от проекта.
Нужно было скорее развеять это заблуждение, но Виктория – что случалось с ней крайне редко – просто не находила слов. Все они сейчас казались бессмысленными, неточными, не способными выразить то, что она испытала, смотря картину.
Глаза Альтана становились все отчаяннее. И Виктория в конце концов решилась. Она поднялась с кресла, в два шага преодолела разделявшее их расстояние, наклонилась и, взяв его лицо в ладони, поцеловала в сомкнутые губы. Альтан, явно не ожидавший такого поворота, вздрогнул. Замер, а затем резко подался вперед, обхватил руками ее шею и страстно ответил на поцелуй. Локтем он задел стоявший на столике бокал с вином, тот с тихим звоном стукнулся об пол, по плиткам растеклась багровая лужа. Но Виктории сейчас было не до того. Видно, так уж у них повелось с первой минуты – вносить в жизнь друг друга раздор и хаос.
3
Следующие несколько недель остались в памяти Виктории как время постоянного эмоционального напряжения, когда внутренний тумблер настроения за считаные секунды переключался с абсолютного счастья к самому черному отчаянию. Счастьем было сидеть вместе с Альтаном перед экраном, снова и снова прокручивать особо драматические моменты фильма, слушать, как он объясняет точное значение непонятных ей курдских слов.
Счастьем было позже, когда работа над переводом «Тени горы» была закончена, ходить к нему на репетиции в театр. Альтан, приглашенный на роль Астрова в постановке «Дядя Ваня», упросил Викторию выступить русскоязычным консультантом. И так ей довелось увидеть его не только на экране, но и на сцене, где потрясающее актерское дарование Альтана било наотмашь.
Когда какая-та сцена ему не удавалась, когда не получалось поймать тонкий оттенок эмоции, Альтан принимался метаться туда-сюда, щелкать пальцами, закрывать лицо ладонями. Иногда бессильно падал в кресло, запускал руки в волосы, ерошил пряди – и такой, встрепанный, раздраженный, с блестящими азартом глазами, становился еще больше похожим на мальчишку, сорванца и выдумщика. Хотелось подойти к нему, пригладить вихры, успокоить поцелуями пылающий лоб. Довольно часто тем и заканчивалось – не в самом театре, конечно. Но как только режиссер отпускал всех, Виктория с Альтаном запрыгивали в такси и неслись в ее отель или к нему на квартиру.
Счастьем было ловить на себе восхищенный взгляд зеленых с коричневыми крапинами глаз, чувствовать горячие губы на шее. Просыпаться рядом с Альтаном и рассматривать чистые идеальные линии его лица, его порочную и в то же время очень манкую, притягательную красоту. Тонкий нос, резко выступающие надбровные дуги, точеный подбородок, легкий шрам под глазом. Ямочку на щеке, которая в минуты, когда губы не улыбались, превращалась в крошечную, едва заметную морщинку.
Слушать его голос – мягкий, вкрадчивый баритон, который умел так лихо кружить голову, то обволакивая бархатными интонациями, то срываясь на горячечный шепот:
– Ты самая лучшая. Я никогда таких не встречал.
Вечерами, когда у Виктории начинала голова идти кругом после работы над переводом или очередной книгой, а Альтан приезжал вымотанный после репетиции, они срывались на прогулку по ночному Стамбулу, чтобы бродить по улочкам Кадыкей, где прошло детство Альтана. Пытаться сквозь яркую толпу развеселых туристов разглядеть дома XVII–XVIII века, заставляющие задуматься о том, какой была здешняя жизнь в прошлых столетиях. Проникаться ощущением вечности, незыблемости этого удивительного города. Потерять друг друга где-то в переулках Султан Ахмет, в арабской части Стамбула, где порой кажется, что тебя занесло куда-то в Марокко. Метаться в панике среди лепящихся друг на друга домишек, лавок, уличных торговцев и шпаны и хохотать от облегчения, выйдя наконец к мечети и обнаружив там такого же перепуганного ее исчезновением Альтана.
Все это было счастьем.
Несчастьем же было то, что Альтан оказался именно таким, каким охарактеризовал его продюсер фильма на той первой встрече. Невероятно талантливым и обаятельным, но взбалмошным, человеком, на которого невозможно рассчитывать. Он мог вдруг исчезнуть на несколько дней – не предупредив, пропустить назначенную встречу. Не отвечал на звонки, не появлялся в сети. Поначалу Виктория злилась на сорванные планы, затем начинала волноваться – мало ли что могло случиться с этим безрассудным мальчишкой в огромном разноликом Стамбуле. Альтан возникал вдруг, как ни в чем не бывало, на ее пороге. Улыбался этой своей невозможной нахально-ласковой улыбкой, за которую, казалось, можно простить все. Лез обниматься, тыкался носом в шею, обдавая запахом трехдневного перегара вперемешку с его собственным неповторимым древесным ароматом, тянул бархатным голосом:
