В общем, Виктор взрослел, учился, набирался житейской мудрости, обрастал связями и интересными знакомствами. А около года назад в мастерской у Толика познакомился с Николаем Пичугиным.
Пичугин заехал к Толику по какому-то делу, вел себя покровительственно, хотя и был моложе, да и Толик в его присутствии как-то померк, утратил свое обаяние, свободную, раскованную манеру держаться.
На Виктора Пичугин вообще не обратил внимания или сделал вид, что не обратил, потом небрежно кивнул и, лишь уходя, заметил, что молодой человек весьма хорош собой, интересный типаж и что, кажется, он его уже видел.
Толик принялся что-то путано объяснять, сопровождая рассказ жалкими смешками, а Пичугин в это время внимательно рассматривал Виктора, как кобылу на торге, и Виктор ему это позволял, хотя и стыдился собственной овечьей кротости. В конце концов, он уже не тот наивный провинциальный мальчишка, что был раньше. Да и художник – это всего лишь художник. Вот закончит он, Виктор, Академию и напишет про его картины разгромную статью, и станет ясно, кто чего стоит.
Но Пичугина грядущее не интересовало. В какой-то момент он бесцеремонно прервал Толика и обратился к Виктору напрямую:
– А что, молодой человек, не желаете оказать мне такую любезность, попозировать недельку-другую? Я сейчас работаю над былинным циклом для нашего Дома дружбы в Братиславе. Мне нужен такой яркий славянский типаж. – Последнее уже адресовалось Толику.
– Вообще-то у нас с Виктором еще не закончена работа… – нахмурившись, возразил Толик, искоса взглянув на своего протеже.
– Думаю, я смогу совместить, – неожиданно согласился Виктор, спрыгивая с табурета, изображавшего подножку электровоза. – Сколько платите за работу?
Виктор тогда заметил, как Толик ревниво нахмурился. А что он хотел, чтобы Виктор на него одного горбатился?
– Я вижу, вы хваткий молодой человек, – усмехнулся Николай Пичугин, небрежно поигрывая ключами от автомобиля, их он все время держал на виду, словно добирая статусности. – Ставка натурщика в Академии вам, полагаю, известна? Я буду платить семьдесят копеек в час. Устраивает?
– Рубль. У меня много предложений, – вызывающе глядя на Пичугина, заявил Виктор.
Тот закатил глаза, подмигнул Толику, мол, полюбуйся на наглеца. А потом вдруг легко согласился.
– Вот адрес моей мастерской, завтра в одиннадцать. Вас устроит?
– Что это за франт? – закуривая сигарету, спросил сердито Виктор, едва за Пичугиным закрылась дверь мастерской.
– Пичугин – бездарь. Но всегда при деньгах. Папочка у него академик, да ты, наверное, слышал, такой же напыщенный бездарь, как и сынок, очень любит писать статьи о долге советского художника в отображении социалистической действительности, о коммунистическом подходе в искусстве и прочей бредятине. Как говорится, не родись счастливым, а родись с мохнатой лапой, – горько заметил Толик, – Николаша у нас – любимец партийного начальства. Когда надо послать за границу деятелей советского искусства, Николаша тут как тут. И вообще. Ты там с ним поосторожнее, не трепли лишнего, – спохватился Толик, – помалкивай больше. И вообще… – В голосе Толика звучала лестная Виктору ревность.
На первую встречу с Пичугиным Виктор умышленно опоздал, но художник его лишь пожурил. Работал Николай Пичугин в основном молча, музыку не включал, часто отвлекался на телефонные звонки, причем ни один из разговоров к искусству отношения не имел. Речь шла о вернисажах, статьях, заказах, запчастях для «Жигулей», копченой колбасе, немецких обоях, частных уроках музыки и прочей житейской суете.
В принципе Виктору было наплевать, чем занимает себя Пичугин во время работы. Лишь бы платил исправно, но тем не менее невольно прислушивался. На натурщика Пичугин обращал внимания не больше, чем на мебель.
Следующие несколько сеансов Виктор появлялся исправно, потом вдруг вовсе не пришел, затем явился снова, как ни в чем не бывало. Ему очень хотелось проучить самоуверенного, разодетого в импортные шмотки, заносчивого Пичугина.
Увы, ничего не вышло. Опоздания Виктора его нисколько не огорчали, он всегда находил чем себя занять. Или просто уезжал, оставив в дверях мастерской записку. «Сегодня сеанс отменяется, жду завтра».
Ни упреков, ни скандалов, а затем они и вовсе подружились. Произошло это как-то незаметно.
Сперва Пичугин вскользь упомянул несколько известных имен, с которыми был накоротке. Заинтересовав этим Виктора, рассказал о них несколько забавных историй, отпустил парочку комплиментов, предложил купить джинсы по сходной цене, затем подарил французский одеколон, после помог достать билеты на Карела Готта.
В отличие от Толика Николай был энергичным, современным, без всякой напыщенной чепухи и рассуждений о роли высокого искусства, о красоте, спасающей мир, о современном декадансе и прочей бесполезной в жизни ерундовины.
Виктор и сам не заметил, как увлекся им. Теперь они с Толиком почти не виделись, тот ревновал, скандалил, грозил, но Виктор был совершенно равнодушен. У него появился новый друг, современный, успешный, не менее образованный, чем Толик, но не такой занудный, легкий, оборотистый, предприимчивый, интересный. В общем, человек своего времени, такой, каким хотел стать и Виктор.
– Боб, это Виктор, – крепко прижимая к уху холодную трубку телефонного автомата, проговорил Виктор. – Вчера ночью Пичугиных ограбили. Мне знакомый сказал. Сейчас там милиция работает… Да, я понимаю… Из автомата… Да, конечно… Нет, я просто… Да, я все понял. До свидания. – Но из трубки уже лились короткие гудки.
– Владимир Александрович, можно? – заглянул в кабинет следователя Паша Ребров.
– Давай. Вижу по довольному лицу, день прошел не зря? – откладывая в сторону бумаги, протянул руку вошедшему Владимир Александрович.
– Да как сказать? Просто встретил сейчас на лестнице Валечку из НКО. Что, неужели еще не знаком? – видя недоумение коллеги, уточнил Павел Артемьевич. – Ну, совершенно очаровательное создание, вчера с университетской скамьи, вот такие глазищи, ну, ножки и все такое.
– Вот уж не знал, что ты у нас бабник.
– Не бабник, а ценитель прекрасного. А вообще, я крепкий семьянин, морально устойчив, и все такое прочее, – решительно заявил Павел Артемьевич. – А потому оставим в покое хорошеньких девушек и перейдем к делам.
– Вот это разговор. Ну что у тебя?
– Я встречался с Воскобойниковым. О краже в семействе Пичугиных знает уже весь Ленинград, естественно, определенные круги. Все в шоке. Никаких предложений о покупке произведений из коллекции пока никому не поступало. О том, кто может в принципе ими интересоваться, гражданин Воскобойников сообщил следующее. Отдельные полотна, возможно, могли бы кого-то заинтересовать, я показал ему список украденного, но все картины в целом стоят таких огромных денег, что в нашем городе найти покупателя просто нереально. А распихивать украденное поштучно дело долгое и опасное. Отсюда Аристарх Иванович вывел следующее предположение, – постукивая карандашом по столешнице, докладывал Павел Артемьевич. – Либо заказчик проживает в столице нашей родины и занимает немыслимо высокое положение, либо это иностранец, и картины предполагается в ближайшее время каким-то образом переправить за рубеж. В пользу этой теории говорит тот факт, что, по словам самих Пичугиных, глава семейства часто бывает за границей, иногда принимает у себя зарубежных коллег, журналистов. Так что не исключено, что о коллекции семьи Пичугиных стало известно неким заинтересованным лицам там, за границами нашей родины. Что скажешь?
