Стрельцов расположился в каюте, которую они занимали на двоих с князем Черкасским, и заскрипел железным пером, составляя доклады для начальника штаба и контр-адмирала Непенина. Рядом за столом обложился картами князь, который тоже работал над докладом о результатах похода. Перед ним лежала копия радиотелеграммы, которую Бахирев направил командующему сразу после боя:
«На параллели маяка Эстергарн. В 2 ч ночи имел броненосный крейсер „Рюрик“ южнее себя. С остальными крейсерами бригады в сильной мгле имел бой с одним т. „Аугсбург“, „Ундиной“, тремя миноносцами. 9 ч утра „Ундина“, сильно поврежденная, спустила флаг и выбросилась на восточном берегу Готланда. 10 ч утра в том же составе вступил в бой с „Рооном“, одним т. „Аугсбург“ и миноносцами. 10 ч 30 м неприятель начал уходить на Зюйд. Приказал „Рюрику“ атаковать его. 10 ч 45 м „Рюрик“ вступил в бой с „Рооном“, Аугсбургом“ и одним т. „Бремен“. 11 ч 45 м „Рюрик“ прекратил преследование».
Все напряжение вчерашнего дня уложилось у адмирала в несколько строчек боевого донесения. Михаил Борисович Черкасский увлеченно работал и откладывал в сторону листы, исписанные аккуратным «штабным» почерком. При этом он постоянно курил, вынимая из портсигара одну папиросу за другой. Машинально извинялся перед некурящим Стрельцовым, но продолжал дымить. Когда в каюте можно было топор вешать от дыма, Илья Иванович вышел подышать свежим воздухом на палубу. Крейсер в непривычной тишине стоял на якоре посреди гавани, за которой начинались огни Ревеля.
Сегодня после возвращения из тяжелого похода в знакомую гавань полковник ощутил в душе щемящее чувство обретения чего-то родного. Ему впервые показался близким этот уютный старинный город, от которого веяло миром и спокойствием. Он хотел бы бродить в лабиринте его узких улочек или сидеть в маленьком кафе. И не потому, что в Ревеле ждала Кристина, а по причине того, что он, сухопутный офицер, сегодня впервые почувствовал себя моряком, возвратившимся из далекого плавания в родную гавань. Эта странная мысль взволновала Илью Ивановича до такой степени, что захотелось пойти взять у Черкасского папиросу и покурить здесь, на баке, где обычно собираются на перекур молодые корабельные офицеры. Идея показалась забавной, Стрельцов усмехнулся, взъерошил ладонью волосы, отгоняя лирические мысли, и пошел в каюту заканчивать доклад.
Утром 20 июня Стрельцов заходил в разные кабинеты штаба флота в Гельсингфорсе. У Непенина оказался контр-адмирал Бахирев. Михаил Коронатович дружески поздоровался с полковником и показал ему один из документов, лежавших в кожаной папке:
– Вот, смотрите. Только что получил из рук Адриана Ивановича телеграмму.
На бланке было написано:
«Радиодонесение от командира подводной лодки “Акула”, направленной по распоряжению к. – адм. Бахирева после боя 19 июня к острову Готланд».
«4 ч 30 м немного левее курса на фоне берега разобрал выбросившийся крейсер. 4 ч 40 м погрузился и подошел к нему под водой. 7 ч 15 м совершенно определенно разобрал, что это минный заградитель „Альбатрос“».
Бахирев продолжил:
– Не забыл я ваш доклад во время боя. Признаю, Илья Иванович, вы оказались правы, когда сообщили мне, что вместо «Ундины» мы уничтожили минзаг! Соответственно, противник ходил на операцию по минным постановкам у нас в тылу. Признаю, что разведка в прошедшем бою оказалась на высоте. Благодарю за службу! Буду ходатайствовать перед командующим о награждении вас орденом. Адриан Иванович, вы – свидетель.
Стрельцов ответил:
– Так получилось, господа, что сегодня день моего рождения. Сорок два исполнилось. От вас я получил хороший подарок – высокую оценку своей работы. А будет орден или нет, уже дело другое.
На подведении итогов операции у командующего флотом Канина начальник штаба вице-адмирал Кербер докладывал:
– Оперативное руководство с нашей стороны отличалось тщательным планированием и гибкостью, что позволило блестяще использовать последние достижения радиотехники. Радиоразведка Балтийского флота впервые в истории войны на море обеспечила точное наведение своих сил на противника. Развертывание линкоров и подводных лодок в известной степени гарантировало безопасность Особого отряда контр-адмирала Бахирева и повысило его боевую устойчивость. Уже сейчас, в первые дни, прошедшие после боя у острова Готланд, нам становится ясно: победа русского морского оружия оказала моральное воздействие на германцев немногим менее, чем былые английские победы у Гельголанда в прошлом году и на Доггер-банке в январе нынешнего года. Очевидно, что обстрел Мемеля имел гораздо меньше шансов на такой значительный резонанс.
СЕКРЕТНО
Выдержки из разведывательных сводок
штаба Балтийского флота
за июнь 1915 года
4-24 июня.
«17 июня стало определенно известно, что все суда, принимавшие участие в Виндавской операции, утром 16-го числа вернулись в Либаву… Было веское основание думать, что разведка в ближайшие дни не представится интенсивной. Сопоставляя это основание с агентурным сообщением о готовящемся 19 июня императорском смотре флоту в Киле, где уже к 15-му было собрано до 40 судов, можно было допустить, что германцы, совершенно игнорирующие за последнее время наш флот, пошлют туда все лучшие суда, возложив охрану своего побережья от Данцига до Либавы на сравнительно ничтожные силы».
30 июня – 3 июля.
«…Гибель „Альбатроса“ как факт произвела на германскую публику сильное впечатление: начались разговоры о необыкновенных размерах русского шпионажа…
Крайне болезненно восприняло потерю „Альбатроса“ и командование германского флота. В докладе морскому министру начальник Морского Генерального Штаба писал: „Морские силы Балтийского моря после выхода из строя «Принца Адальберта» и имеющей большое моральное значение потери «Альбатроса» нужно усилить настолько, чтобы они могли продолжать проводить прежнюю линию ведения войны, имеющую целью отбить у русских охоту к активным действиям в наших водах“».
По итогам артиллерийской стрельбы:
«Германские источники утверждают, что ни “Любек”, ни “Роон” не получили прямых попаданий, хотя их палубы были засыпаны осколками от близких разрывов. По агентурным сведениям, полученным штабом Балтийского флота, стрельбу русских кораблей противник, в общем, считал хорошей, но с преобладанием перелетов, от которых страдали верхние надстройки.
Русские снаряды немцы разделили на два типа. Один из них давал при разрыве крупные осколки, приносившие значительный материальный вред, а другой – взрывался „в пыль, оказывая потрясающее моральное действие и вызывая большую силу газов“. Так, по агентурным данным, на крейсере „Любек“ подобный снаряд, попав в жилую палубу, силой взрыва снес целую переборку. Газы отравляющего воздействия не оказывали, но вызывали сильную резь в глазах».
Петроград
(июль 1915 г.)
Командующий Балтийским флотом вице-адмирал Канин за победу в бою у острова Готланд получил высочайшее благоволение и орден Святой Анны первой степени. Петроградские и московские газеты в новостных колонках соревновались, кто больше распишет подвигов русских моряков, одолевших германца в открытом морском бою. В Гельсингфорс для выражения патриотических чувств из России приезжали общественные депутации и частные лица больших и малых рангов.
