– Давняя история! Я рассказывала, что в детстве меня родители летом из города на хутор отвозили. Так вот однажды, лет шесть-семь мне было, я спасала котенка от цепного пса. Как маленький котенок перед его будкой оказался, неизвестно, но я поняла, что через минуту пушистая кроха будет разорвана огромными клыками. Не размышляя, я выхватила котенка чуть не из пасти пса. Он в ответ тяпнул меня за плечо. Крови, слез и крику тогда было много, но котенка я спасла. Все с годами зажило, а на ключице шрамик остался.
– Какая же ты храбрая! И добрая.
Кристина нежно погладила лежащего мужчину по груди и сказала серьезно:
– Милый, мне так хорошо с тобой, давай сегодня никуда не поедем. Муж отправился по делам в Финляндию, и я несколько дней совершенно свободна…
Стрельцов в мыслях ожидал подобного развития событий, поэтому тяжело вздохнул и ответил:
– Кристиночка, ты же знаешь, я – офицер, идет война, мне надо быть на службе. Сегодня вечером меня ждут на корабле.
Женщина с волнением быстро заговорила:
– Иисус Мария, когда же твоя служба кончится? Ведь ты можешь уйти с кораблей. Ты уже не юный мичман, а старший чин, награжденный орденами, к тому же интендант! Твое место должно быть в тылу, а не в пекле боев. Так почему же тебе надо снова возвращаться туда? Я всегда боюсь, когда тебя нет в Ревеле. Каждый день жду тебя с тревогой.
– Ну вот видишь, пока ты моего возвращения ждешь, ничего плохого не должно случиться. А службу офицер не выбирает. Я должен быть там, где прикажут. И хватит киснуть, лучше пойдем гулять!
Стрельцову с трудом удалось расшевелить загрустившую Кристину, но в конце концов они вместе вышли к Юхану. Хозяин гостеприимно сказал, что стол накрыт, и предложил им свежего творога со сметаной, мягкого сыра с белой булкой и по миске простокваши. После легкого завтрака гости отправились смотреть развалины монастыря Девы Марии.
По сосновым перелескам они вышли к сохранившимся стенам из грубого камня с вырезанными в них огромными стрельчатыми окнами. Пол внутри был выложен гладкими гранитными плитами. На стене висело деревянное распятие, которое, должно быть, прикрепили недавно. Кристина остановилась перед ним, встала на колени и начала молиться. Стрельцов, не желая ей мешать, вышел на территорию монастырского кладбища и рассеянно бродил между заровнявшимися могилами, над которыми несколько столетий возвышались каменные кресты разной величины и формы.
Из-за стены выглянула Кристина, настроение ее немного улучшилось, и они рука об руку вновь прошли по территории монастыря. На дороге, которая вела в Ревель, ждал черный блестящий автомобиль. По пути к дому Кристина дремала, опустив голову на плечо спутника, а когда машина остановилась, подняла на него глаза, полные слез. Стрельцов крепко расцеловал ее и сказал:
– Выйду здесь, а вас, мадам, шофер отвезет, куда скажете. И умоляю, не грустите, не то у офицера разорвется сердце.
– Ладно, полковник, я отпускаю вас. Идите с миром и возвращайтесь! Я очень буду ждать!
Следующим утром Илья Иванович сошел с борта миноносца, который прибыл в устье Невы и ошвартовался у гранитного причала рядом с Николаевским мостом. Петроград в ранний час трудился, ухал паровыми молотами и трещал разрядами электрической сварки на стапелях Адмиралтейского завода. На открытой площадке собирали корпус подводной лодки, другая, уже готовая, стояла у причала, купаясь в невской воде.
Стрельцов поднялся на Английскую набережную и негромко ругнулся по-английски, выражая свое негодование в адрес тех, кто втянул Россию в ненужную кровопролитную войну. Потом прошел мимо Адмиралтейства, зданий Сената и Синода и вышел на Дворцовую площадь. Огромные трехэтажные крылья арки Главного Штаба, как широко расставленные руки, не пропустили полковника мимо. Он вошел в подъезд, где ему была знакома каждая трещина на мраморных ступенях, предъявил часовому пропуск и растворился среди своих бывших сослуживцев, капитанов, подполковников и полковников, спешивших в коридорах и по лестницам из кабинета в кабинет.
Перед войной в этих кабинетах работали лучшие военные разведчики империи. Про них легенды можно было складывать. К примеру, о полковнике Батюшине. Он был до того ловок, что на маневрах под Вильно, где присутствовал германский император Вильгельм, полковник сумел на часок изъять его записную книжку и сфотографировать ее содержимое. Не только ловкостью и смелостью отличались офицеры – оперативное мышление у всех было весьма развито. Но выше всех по способностям стоял генерал Мокевиц. Теперь многие из тех офицеров на фронте, а кого-то уже отпеть успели.
На одной из дверей второго этажа висела табличка «Полковник Заиров Д. Г.». Это его, Стрельцова, бывшее отделение, а полковник недавно был его начальником. Илья Иванович без стука открыл дверь и вошел.
Дмитрий Геннадьевич Заиров сидел за столом и щелкал кругляшками деревянных счетов. В кабинете никого больше не было. Полковник оторвал глаза от каких-то квитанций и из-под очков посмотрел на вошедшего. Последовало удивленное восклицание:
– Либо это – полковник Стрельцов собственной персоной, либо я заснул на службе!
– Не надо щипать себя за нос, ты не спишь, а я – это действительно я.
– Илья Иванович, ты же в прошлом месяце намеревался приехать. Но пропал – мы уж и не знали, что думать.
– Адмиралы не отпустили. Дел много накопилось.
– Да, вижу, дела были славные. У нас редко офицеры с георгиевскими крестами из командировок приезжают. Поздравляю, Илья Иванович! Коли не торопишься, садись, расскажи, что там у тебя произошло.
Стрельцов сел за свой бывший стол и подумал, что Заирову известно многое, но хитрован татарских кровей делает вид, что ничего не знает: хочет выслушать точку зрения непосредственного участника событий и сравнить ее с ранее поступившими сведениями. Оба полковника считались мастерами военной разведки и строго соблюдали правила игры. Илья Иванович прикинул в уме объем информации, который проходит через делопроизводство, имеющее дело с агентурными источниками, и решил, что надо выкладывать суть, а не прятать карты в рукаве. Иначе с тобой просто не станут разговаривать, если зайдет речь о делах серьезных. Поэтому он сообщил Заирову то, о чем до сих пор знало не более пяти человек в штабе Балтийского флота:
– Дмитрий Геннадьевич, ты же помнишь нашего агента «Учителя» в Германии. Он прислал мне в донесении аналитическую справку по морально-психологической обстановке в тылу противника, в которой указывал, что после завершения первого года войны германское гражданское общество испытывает непроходящий пессимизм из-за ее результатов. Страна несет значительные людские и финансовые потери, а обещанных выгод не получает. Подданные кайзера теряют терпение, особенно те, которые живут в Восточной Пруссии, где тяготы военных действий чувствуются острее. С учетом изложенного я предложил командованию усилить моральное давление на городских жителей Восточной Пруссии со стороны Балтийского флота и произвести бомбардировку крупного немецкого населенного пункта корабельными орудиями.
