Генерал Алексеев, хмурясь, объявил, что совещание закончено, но вечером он намерен выслушать доклады командующего Северным фронтом и командующих армиями о состоянии войск. На следующее утро будет говорить о планирующейся десантной операции с представителем Балтийского флота.
– А сейчас, господа, все свободны, – по-строевому закончил генерал-адъютант.
Завершив служебные дела, Илья Иванович задумчиво шел по коридору первого этажа на выход из штабного здания. Неожиданно его внимание привлекла знакомая фигура: возле дверей с кем-то говорил кавалерийский полковник лейб-гвардейской выправки и кавалергардского роста. Несомненно, обладателем такой стати среди его знакомых мог быть только один человек! Восклицание вырвалось само собой:
– Вяземский, друг мой дорогой, как же я рад вас видеть!
Кавалерист обернулся и удивленно воскликнул:
– Илья Иванович, что за чудеса? Вы здесь какими судьбами?
Не переставая удивляться случайной встрече, они жали друг другу руки и улыбались. Вяземский представил Стрельцова своему собеседнику:
– Знакомьтесь, это – Илья Иванович Стрельцов, мой добрый товарищ и сосед по дому на Садовой в Петрограде…
– Подполковник Адельберг, командирован из штаба Юго-Западного фронта, – отрекомендовался офицер и тут же добавил: – Вы уж меня простите, господа, но должен покинуть вас. Времени в обрез, а дел прорва!
Адельберг приложил ладонь к козырьку и ушел. А Вяземский предложил подойти к палисаднику перед штабом, закурил и стал рассказывать Стрельцову, что у него все в порядке, воюет в драгунском полку на Северном фронте, семью из столицы отправил в Симбирск, жена родила в прошлом году дочь, а старший наследник уже совсем большой стал, стало быть, жизнь продолжается.
Илья Иванович развел руками и с улыбкой заметил:
– Ну, будто вчера в Петрограде расстались. О себе тоже скажу конкретно: второй год служу на Балтийском флоте, о переводе из Главного управления, с Дворцовой площади, не жалею. Дочками доволен: Аннушка – в Москве, замужем за инженером, Машенька – в Петрограде, служит сестрой милосердия в госпитале. Учебу пока оставила. Вот только жаль, старшая внуками меня так и не осчастливила. – Тут он замолчал на мгновение, потом предложил: – Аркадий Иванович, собственно говоря, что же мы стоим посреди улицы? Я рядом квартирую – в офицерской гостинице. Поднимемся, посидим у меня, если вы не сильно торопитесь…
– Да, я лишь вечером в полк с оказией возвращаюсь, так что часа три-четыре у нас есть в запасе. Можно и к вам зайти, – согласился Вяземский.
В гостиничном номере Илья Иванович вынул из походного саквояжа буханку хлеба, банку мясных консервов и даже несколько картофелин, отваренных «в мундирах» заботливым матросом-шофером. Он было собрался сходить за кипятком, чтобы организовать чайку, но Вяземский остановил его и достал из полевой сумки плоскую флягу.
– Меня наш полковой доктор в дорогу снабдил замечательной микстурой от простуды – настойкой лесной малины на разведенном спирту. Надо испробовать, надеюсь, она послужит нам лучше чаю.
С этими словами он забулькал из фляги в стоявшие на столе железные кружки. Офицеры одновременно с наслаждением втянули носом аромат лесной ягоды, встали и чокнулись кружками.
– За встречу!
Крепкая сладковатая жидкость слегка обожгла горло и разлилась по жилам приятной бодростью. Присев к столу, старые товарищи молча отдали должное немудрящей закуске.
– Илья Иванович, помнится, вы не держали на меня зла за склонность к табакокурению?
– Да бога ради, курите, какие могут быть разговоры!
– Еще хотел спросить, вы ведь до войны по ведомству военной разведки служили, как же это сочетается с переводом на флот? Простите за любопытство, если тут кроется некая тайна.
– Нет тайны, Аркадий Иванович. Увы, даже противнику известно, что полковник Стрельцов служит начальником разведывательного отделения Балтийского флота. В марте прошлого года занял эту должность и с тех пор, как говорят мои флотские коллеги, вполне «оморячился»: в походы на кораблях ходил, в морских боях участвовал. И повторяю, я считаю, что попал на свое место.
Вяземский вновь взял фляжку, наполнил кружки настойкой и провозгласил тост за победу над германцем. Переведя дух и закусив, сказал:
– Илья Иванович, сегодня же 20 июня – ваш день рождения! Поздравляю и желаю доброго здоровья прежде всего. А уж остальное – как Бог положит: и смертушку лютую чтоб в бою отводил и с друзьями чтобы встречаться чаще позволял!
Слова товарища растрогали Стрельцова, он поблагодарил за добрые пожелания и за крепкую память, в которой удержалась важная для него дата. Потом добавил:
– Предыдущий раз мы виделись с вами ровно два года назад, в Петрограде, за месяц до начала войны.
– Вы правы. Я хорошо помню ту встречу и разговор, который у нас состоялся о характере будущей войны. Сколько раз за прошедшее время я возвращался в мыслях к нему и убеждался в точности вашего предвидения. «Полкам на фронте придется туго, они будут отступать в глубь страны» – так вы тогда сказали. Сегодня наши полки откатились до Риги. Такова горькая реальность.
– Как бы хотелось ошибиться с мрачным прогнозом, но что теперь говорить! Да беда-то не только в том, что отступили, главная беда в том, сколько русской крови пролито на фронте. Ведь уже не один миллион солдатских и офицерских жизней положен за веру, царя и Отечество. Война забирает прежде всего лучших! Почти не осталось той старой довоенной императорской гвардии. Первая, вторая и третья гвардейские пехотные дивизии бились, не срамя традиций Бородина и Шипки. Они легли в Восточной Пруссии, в Польше, да повсюду, где надо было остановить врага, давящего пушками, пулеметами, газами. А гвардейская кавалерия? Взять хотя бы ваших кавалергардов, три их офицерских разъезда остановили всю первую германскую кавалерийскую дивизию в четырнадцатом году. И более нет истинных героев. Кое-кто из той гвардии, в основном молодые капитаны и ротмистры, пошли командовать новыми полками, как вы, множа теперь старые боевые традиции на полученный в боях опыт. На них сейчас держится армия.
Вяземский кивнул в подтверждение этих слов и грустно вздохнул. А Стрельцов продолжил:
– С некоторых пор не оставляет меня одна мысль. Вы, я, другие наши бывшие однополчане, которые остались живы, – последние представители старой гвардии. Может, нас всего несколько сотен, может, немного больше. Но у всех теперь одна задача – победить или умереть! Ее сто лет назад сформулировал командир гвардейского корпуса граф Остерман-Толстой, который на поле боя приказал: «Гвардии стоять на месте и умирать!» Лейб-гвардейцы, преображенцы и семеновцы, которые приняли на себя удар превосходящих сил французов, погибли, но сражение было выиграно. Считаю, что приказ действует и для нас.
– Вероятно, это именно так. Я часто вспоминаю своих бывших однополчан-кавалергардов, которые никогда не встанут в строй. Они выполнили свой долг до конца и ждут того же от меня.
