Официант принёс кофе. Андрас взял его и посмотрел на Олега:
– А ты? Только не говори, что согласился.
Олег заколебался, стоит ли говорить, однако сообразил, что если этот захочет докопаться до правды, то всё равно докопается.
– Я взял с Горана клятву, что он не будет препятствовать моей дружбе с сестрой. Я не могу потерять её, толком не получив.
Андрас задумался, подпёр кулаком подбородок.
– Человеческое слово не вечно. Приезжай на Балатон, Олег Грабар. Придумаем, как быть вам с сестрой дальше.
* * *
Море что-то шептало у берега, в плеске маленьких волн чудился смех. Луна серебрила воду, в воздухе стоял запах соли и хвои.
Туманная дорожка стелилась над морем, убегая прямо к звёздам. По дорожке шагала фигура, сотканная из дыма и марева. Лилась мелодия маленьких дромбуле, красивая и нежная, завораживающая каждым звуком.
Музычар-из-Маглице остановился, потом обернулся.
Ловран спал. Тихо, сладко, так, как можно спать только южной осенью. И его устраивало, что Стася спокойно спит на плече своего охотника, а Нико Радош обрёл покой. Всё получилось не так, как хотелось бы людям, но что поделать. За ошибки прошлого надо платить. Главное, что все живы. И теперь это целиком во власти Стаси и Горана – жить так, как они посчитают нужным.
Музычар сделал несколько шагов, взмахнул рукой. Туман обвил его тело жемчужной спиралью, скрывая от глаз тех, кто мог разглядеть его.
Море исчезло, на его месте тут же оказалось огромное озеро, окаймлённое горной цепью. Здесь пахло водорослями, мокрыми камнями и сыростью.
Туман зазмеился по воде.
В ту же секунду раздался всплеск, и гладь озера разошлась, явив Тулайдоноша, хозяина Балатона. Его глаза сияли мертвенно-зелёным светом, змеи на руках и ногах зашипели.
– Гостеприимно, – отметил Музычар, с любопытством рассматривая Тулайдоноша в истинном облике.
– Незваный гость хуже Музычара-из-Маглице, – ответил Тулайдонош, хмыкнув. – А здесь два в одном.
Тем не менее, он взмахнул рукой, и несколько струй воды поднялось из озера, сплетаясь в причудливую узорчатую беседку с продолговатыми лавками.
Музычар одобрительно цокнул языком и сразу же занял место.
– Поговорим?
Тулайдонош метнул на него такой взгляд, что можно и рухнуть замертво, только… Музычар давно находится на Границе, поэтому и не взять его ни проклятием, ни кознями.
– Говори, чего уж там.
Несколько дромбуле соскользнули с ожерелья Музычара, зависли в воздухе. А потом закружились в хороводе, переливаясь лунным серебром. И со всех сторон полилась тихая музыка.
– Устраиваешь романтический вечер? – поинтересовался Тулайдонош. – Замечательно. Только зря, я всё равно не прощу тебе Станиславу Грабар. Олега, впрочем, тоже.
– Зачем они тебе, Хозяин Озера? – мягко спросил Музычар. Кольца на костяных пальцах тихо звякнули. – Простые люди. Ни один из них не сможет дать Балатону такую силу, как, например, сын Хранителя.
Тулайдонош не спешил с ответом. И его можно было понять. Андрас Богнир, чьим именем он представлялся, сын Ласло Вереша, добровольно ушёл в воды Балатона. Он посчитал, что не хочет продолжать традицию Хранителей и не считал Тулайдоноша врагом. К тому же парень родился инвалидом, жизнь на земле складывалась у него не лучшим образом. Он сам попросил Тулайдоноша забрать его, взамен же отдал свою душу, которая напоила Балатон силой и волшебством. Ибо одно дело, когда берёшь что-то силой или обманом, и совсем другое – когда отдают по своей воле… Андрас не хотел оставаться не земле.
А Тулайдонош не стал говорить, что это была воля самого парня. Да и Ласло бы всё равно не поверил. До сих пор не верит, чего уж там.
– Хорошая кровь, – тем не менее, сказал он. – Горячая. У Стаси с одной стороны медиумы, с другой – Читающие Сны. Идеальное совпадение, где дар просто усилен в два раза. У Олега не так, по-другому, но всё равно хорошо.
Музычар лукавил, когда называл Стасю и Олега простыми людьми. Тулайдонош был абсолютно прав. Из брата и сестры могло много чего получиться. Возможно, из Стаси ещё и получится. Горан за ней проследит, а Дубравка передаст знания.
А вот Олег…
– Зачем тебе способности Грабара-старшего? – спросил Тулайдонош, словно прочитал мысли.
Музычар коснулся ближайшего дромбуле, тот отозвался переливами мелодии.
– Люблю всё красивое и необычное, Хозяин Озера. Вот и забрал. В моей сокровищнице оно будет надёжно спрятано. К тому же… этот дар очень быстро приведёт парня к смерти. А я, конечно, сволочь, но иногда во мне просыпается нечто светлое.
– И тут же с оглушительным храпом засыпает, – невинно заметил Тулайдонош.
Музычар хмыкнул, улыбнулся:
– И так можно сказать. Согласись, ты просто не можешь простить, что я успел первым, и не получилось прибрать парня себе?
Тулайдонош некоторое время молчал, но потом нехотя признался:
– Так и есть. Хотя он забавный.
Музычар помахал костяным пальцем:
– Нет-нет, у него другая судьба.
Хозяин Балатона промолчал. И этим было сказано больше, чем любыми словами.
Не война, но и не мир. У каждого потустороннего создания своя правда. Поэтому и не договориться им никогда.
Потому и Олегу, и Стасе ещё много чего придётся пережить. Но… не сейчас.
* * *
Спустя полгода
– Горан, тебе не кажется, что это не очень похоже на маленькую пристройку? – спросила я, критично оглядывая выстроенный дом.
То есть я понимала, что представления о размерах у нас с моим охотником несколько разнятся, но чтобы так?!
С каких пор «маленькая пристройка» – это двухэтажный дом?
– А тебе что-то не нравится? – невинно поинтересовался Горан, обнимая меня со спины и прижимая к себе.
– Нет, оно, безусловно, здорово, – растерялась я, мысленно делая пометку, что нельзя куда-то уезжать, пока твоя пара обустраивает семейное гнездо, даже если это всего лишь тур по старинным городам Хорватии.
– Вот и славно, – кивнул Горан и коснулся губами виска. – Как всё прошло?
Я ещё думала, как распоряжаться такой площадью, но от лёгкого поцелуя по всему телу пробежала тёплая волна и улыбка сама появилась на губах.
– Отлично. Конечно, спасло то, что туристы наши. Но было замечательно.
Поначалу Горан долго упирался, не желая, чтобы я работала. Аргументировал тем, что я должна отойти от произошедшего, набраться сил и учиться у Дубравки управлять даром. Чем я немедля и занялась. Потому что не было ни сил, ни желания делать что-то другое.
