– Коллен, Кол. – Она прижалась лицом к его груди. – Я так тебя люблю. Мой мальчик. Я очень люблю тебя.
Он почувствовал, что она вздохнула с облегчением, так, словно годами задерживала дыхание.
– Теперь я знаю, что ты в самом деле вернулся домой.
– Я уехал, поскольку мне было это нужно. А потом вернулся, потому что захотел. Я скучал по тебе, ма, – сказал он и услышал возле своего сердца ее приглушенные рыдания. – Хватит переживать. Ты замерзла. Пойдем, сядешь в машину. Там у меня печка.
Кейти взглянула на камень, на цветы.
– Да, пора идти.
– Хорошо, потому что у меня свидание с красивой женщиной. – Он обнял мать. – Я хочу угостить тебя шикарным обедом.
Она смахнула слезинку.
– И будет бокал вина?
– У тебя появился интерес к вину?
– Сегодня я выпью.
– Тогда мы закажем нам бутылку.
Вернувшись домой, он заметил следы на снегу. Душившая его ярость снова вернулась, когда он прошел к хибарке и увидел незапертую дверь.
Он ворвался внутрь, уверенный, все еще уверенный, что найдет ее. Она не посмеет, не посмеет ослушаться.
Но хибарка, в которой он поселил ее, была пуста и даже до конца не убрана.
Она заплатит за это, дорого заплатит.
Он выскочил на улицу и, щурясь, осмотрелся. При свете луны следы были хорошо видны, хотя уже надвигались облака.
Она не уйдет далеко. Неблагодарная шлюха. Он поймает ее и ноги переломает. Ушла, надо же! Это будет последний раз, когда она вообще смогла ходить.
Он вернулся к дому и отпер дверь.
Припасов хватит ему на год. Мешки с бобами и рисом, мука и соль. Стена из консервов от пола до потолка.
У него было достаточно дров в доме и во дворе под брезентом.
Свое оружие он хранил в спальне.
Три винтовки, два карабина, полдюжины пистолетов и полуавтоматическая винтовка «AR-15» (она обошлась ему недешево). У него были инструменты для изготовления гильз и достаточно другой амуниции. Он мог выдержать осаду или принять участие в войне.
Он знал, что придет день, когда он пустит все это в дело. Что ж, он готов. Сознательные граждане некогда великой страны поднимутся, сбросят погрязшее в коррупции правительство и вернут себе страну, землю, права, которые отобрали у них и отдали понаехавшему со всего мира сброду, черномазым, педерастам и бабам.
Правительство, которое плевало и на Конституцию, и на Библию.
Война назревала, и он молился, чтобы она началась скорее. Но сегодня, в этот вечер, ему следовало догнать женщину, которую он взял в жены и кормил, догнать ее и наказать.
Он выбрал старый добрый кольт, сделанный в США и полностью заряженный. Снял куртку, надел бронежилет с карманами и набил его боеприпасами. Пристегнул к поясу нож в чехле, повесил на шею очки ночного видения и закинул за плечо карабин.
Он охотился в этих лесах почти всю жизнь, подумал он, выходя из дома. И никакая неблагодарная шлюха не скроется от него, если он пойдет по ее следу.
Следы были хорошо видны, хотя кое-где их уже замело поземкой. Он пришел к выводу, что Эстер бессмысленно блуждала по сугробам, и ускорил шаг.
Он слегка встревожился, когда увидел, что она меняла направление, словно пыталась выйти на дорогу, ведущую к ранчо. Он не общался с жившими там людьми, а их шикарный дом был в доброй миле отсюда. Но если она выйдет на ту дорогу и пойдет в ту сторону…
Нет, не пошла. Слишком тупая для этого, подумал он с мрачным удовлетворением, когда увидел, что следы повернули в противоположную от ранчо сторону.
Он потерял их на какое-то время, решив, что она шла по дороге, и снова нашел, когда она то брела, то падала в снег.
Луну закрыло облако, и он надел специальные очки, продолжив охоту. Он видел ее следы и на гравии, поскольку она подволакивала ногу.
Тупая сука, тупая сука. Он повторял эти слова как молитву, идя по следам. У него уже устали ноги. Черт побери, далеко же она смогла уйти!
Он увидел кровь на снегу, присел и стал рассматривать капли. Трудно было судить из-за мокрой погоды, но кровь была достаточно свежей, значит, скорее всего, поранилась именно Эстер.
Он пошел дальше. Слабый кровавый след, просто капелька тут, капелька там, но он ускорял шаг, пока не запыхался.
У него застучало в висках, когда он понял, куда могли привести ее те тропы. Несмотря на горевшие огнем легкие он припустил бегом, карабин бил его по спине, пистолет оттягивал бедро.
Он убьет ее и будет прав.
Разве он не говорил себе, что надо ее запереть, посадить на цепь и взять себе новую жену? Молодую, детородного возраста. Чтобы рожала ему сыновей, а не бесполезных девок, которых он продавал, не желая оставлять у себя.
Теперь он не станет ее держать на цепи и кормить, раз она предала его. Он выпустит из нее кишки и бросит на корм зверям.
А с новой женой он будет строже. Больше не проявит такого великодушия.
Но тут он вышел на дорогу и понял, что упустил свой шанс. Дорога просматривалась на четверть мили в обе стороны, но Эстер на ней не было.
Он сказал себе, что она сдохла от мороза и усталости. Туда ей и дорога. Он сказал себе, что если даже она и выживет, то все равно не приведет никого к его дому. Он сказал себе, что ленивые и коррумпированные местные копы никогда не пойдут по ее следу, как пошел он.
Но на всякий случай он все же где-то уничтожит следы, а где-то запутает их.
Когда снежная крупа превратилась в дождь, он улыбнулся. Господь берег его, подумал он и мысленно произнес молитву. Дождь смоет кровавый след и частично сотрет ее следы на снегу. Но, как и собирался, он все-таки проложил другие следы, и его очень обрадовало усиление дождя, лившего целый час.
Когда он вернулся на свою землю, его ноги дрожали от усталости, а джинсы насквозь промокли.
Но у него все-таки хватило злости и сил, чтобы пнуть пса:
– Почему ты ее не остановил? Почему позволил уйти?
Пес заскулил и попытался уползти в будку. Он выхватил кольт, положил палец на спусковой крючок и мысленно послал пулю в собачий мозг.
Но тут же передумал. Он спустит никчемного пса с привязи. Пускай бегает вокруг дома и оставляет следы. А сам он оседлает клячу и тоже поездит по округе. Никто не обратит на него внимания. Всадник на лошади выгуливает свою собаку.
Вот что он сделает.
Он вошел в дом, разжег огонь. Разделся догола и, чтобы согреться, натянул зимнее нижнее белье.
Его терзал голод, но усталость и холод были хуже. В висках пульсировала боль, и он забрался в постель.
Утром, сказал он себе, надо будет проехаться верхом и убрать все, что следовало убрать.
