К машине подбежали собаки, и Элис съежилась.
– Собаки! Они рычат, кусаются.
– Только не эти. Наши собаки не кусаются. Это Честер и Клайд.
– Вон, видишь? Виляют хвостами. – К ужасу Элис, бабушка вышла из кабины. Собаки кружили вокруг нее, но не рычали и не кусались. Они припадали к земле и виляли всем телом, а бабушка их гладила.
– Виляют хвостом, – повторила Элис.
– А ты хочешь их погладить? – спросила мать. Элис лишь молча втянула голову в плечи. – Ну и не надо. Но они не укусят тебя и не будут рычать.
Мать распахнула дверцу и ступила на землю. Горло Элис сдавила паника, но мать протянула ей руку:
– Пойдем, Элис. Я рядом.
Взяв мать за руку, она подвинулась на сиденье. Снова съежилась, когда одна из собак сунула нос и обнюхала ее.
– Сидеть, Честер, – приказала сестра. И тут, вызвав удивление Элис и пробудив какое-то еще забытое ощущению, в котором она не узнала восторг, пес шлепнулся на попку. Ей показалось, будто у него смеялись глаза. В них не было злости. В них было счастье. У него были счастливые глаза.
Она еще немного подвинулась на сиденье, и пес завилял попой, но остался сидеть.
Она поставила ногу на землю. На ноге была розовая кроссовка с белыми шнурками. С минуту она завороженно смотрела на нее и пошевелила ногой, убеждая себя, что это не сон.
Она поставила на землю другую ногу в розовой кроссовке, вздохнула и выпрямилась.
Мир так и норовил закружиться вокруг нее, но мать держала ее за руку.
Доверившись матери, она с трудом передвигала ноги.
На ней была джинсовая юбка – она не смогла надеть ни брюки, ни джинсы, купленные для нее. Но юбка закрывала ей ноги, как того требовала скромность. И белую блузку можно было застегнуть доверху, до шеи. Пальто было теплое, не то что старая шаль, которую она носила дома. Вся новая одежда была мягкая и приятно пахла. И все-таки Элис дрожала, поднимаясь по ступенькам.
Она посмотрела на пару кресел-качалок и тряхнула головой.
– Мы покрасили их в прошлом году, – сказала ей сестра. – Я люблю голубой цвет. Как летнее небо.
Элис посмотрела на открытую дверь и попятилась.
Бабушка обняла ее за талию.
– Я знаю, тебе страшно, Элис. Но мы все с тобой. Все мы.
– Два пирожка после работы, – пробормотала Элис.
– Правильно, милая. Я всегда давала моим девочкам по два пирожка, когда они делали что-то полезное по хозяйству. Но сегодня никакой работы, – добавила бабушка. – А пирожки есть будем. Как насчет чая с пирожками?
– Сэр в доме?
– Нет. – Теперь в голосе бабушки слышался гнев. – Его ноги никогда не будет в этом доме.
– Ма…
– Помолчи, Кора. – Бабушка повернулась к Элис. – Это твой дом, а мы твоя семья. Мы стоим тут, три поколения женщин, которые могут одолеть все невзгоды. Ты сильная, Элис, и мы будем тебя поддерживать, пока ты не вспомнишь, какая ты сильная. А теперь пойдем в дом.
– Ты тоже останешься со мной? Ты останешься в доме, как и мама?
– Конечно, останусь.
Элис подумала, что из незапертой двери можно будет, если что, легко выйти, и вошла в дом.
Там были цветы в вазе и столы, там были стулья, и диваны, и картины. Огонь – не в костре, не в печке. В камине. Пламя мерцало в камине.
Окна.
Завороженная, она переходила от окна к окну и любовалась. Все было такое большое, просторное, опрятное. Внутри дом уже не казался пугающим. Внутри он казался безопасным.
– Ты хочешь взглянуть на остальные комнаты? – спросила сестра.
Неужели там много комнат? Такие большие, такие далекие, такие близкие.
Ах да…
– На комнату с розовыми стенами и белыми занавесками.
– Твою комнату? Она наверху. – Сестра направилась к лестнице – так много ступенек, так много пространства. – Бабушка вспомнила, как ты мечтала о розовых стенах, вот я и попросила мальчиков покрасить их. Мы старались, чтобы они выглядели так, как когда-то. Пойдем наверх, посмотрим, что ты скажешь.
– Только сними сначала пальто, – попросила мать.
Элис втянула голову в плечи.
– Можно я оставлю его?
– Конечно, можно, доченька. – Кора ласково сняла с Элис пальто. – Оно твое, только в доме оно тебе не нужно. У нас тут тепло и хорошо, правда?
– В моем доме холодно. Я греюсь чаем.
– Скоро мы тоже выпьем чаю. – Кора повела Элис к лестнице. – Я помню тот первый раз, когда попала в этот дом. Мне было шестнадцать, и твой папа ухаживал за мной. До этого я никогда не видела такой величественной лестницы. Она идет наверх, потом расходится в обе стороны. Ее сделал ваш прадед. Легенда гласит, что он решил построить самый роскошный дом в Монтане, чтобы убедить вашу прабабку выйти за него и жить в этом доме.
– Сэр построил мне дом. Мужчина – он кормилец.
Кора промолчала, отвела Элис через просторный холл в комнату с розовыми стенами и белыми занавесками.
– Я понимаю, она не совсем такая, как была, – начала она. – Прости, что не сохранила твои постеры и…
Она замолчала, когда Элис отошла от нее и с изумленным видом принялась расхаживать по комнате, трогая комод, кровать, лампы, подушки на диванчике под окном.
– Окна смотрят на запад, на закат, – пробормотала Элис. – Если я хорошо себя веду, то сижу раз в неделю на улице и гляжу на закат.
– В твоем доме было окно? – спросила сестра.
– Маленькое, под потолком. Я не могла видеть закат, но видела небо. Голубое, и серое, и белое, когда падает снег. Не как та комната без окон.
– Ты можешь смотреть на закат каждый вечер, – сказала мать. – Из дома или на улице.
– Каждый вечер, – повторила Элис.
Потрясенная этим, она повернулась. Потом в ужасе отшатнулась, когда случайно посмотрела в зеркало. Женщина в длинной юбке, и белой блузке, и розовых кроссовках. Ее седые волосы, похожие на хмурое небо, были заплетены в косу и открывали бледное лицо с глубокими морщинами.
– Кто это? Кто это? Я не знаю ее.
– Узнаешь. – Мать обняла Элис, ту женщину. – Ты хочешь сейчас отдохнуть? Рин принесет тебе пирожки и чай.
Элис проковыляла к кровати и села. Кровать была мягкая и удобная, и Элис заплакала.
– Она такая мягкая. Она моя? Красивая. Можно я оставлю у себя пальто?
– Да. Вот видишь? Ты тоже можешь плакать от радости. – Мать села рядом с ней, а по другую сторону села бабушка.
Сестра опустилась на пол.
В этот момент, по крайней мере в этот момент, Элис чувствовала, что она в безопасности.
