Хотя чувства, которые испытывала Бодин в связи с появлением Элис в доме, были по-прежнему противоречивыми и смутными, она вошла в кухню, изобразив радость.
Мать и Мисс Фэнси чистили картошку.
– А где Клементина?
– Я отпустила ее домой. Мы решили, что в первый день в доме не должно быть новых – или полузабытых – лиц. А сиделка уже наверху – с Элис и бабушкой.
– Как там дела?
– Кажется, лучше, чем все ожидали. – Мисс Фэнси положила очищенную картофелину и взялась за другую. – У Элис были какие-то неприятные моменты, да и будут еще наверняка, но, клянусь Богом, были и хорошие. Так что мы правильно сделали, Рин, что привезли ее сюда.
– Да, правильно, и мама уже приходит в себя. Думаю, сегодня она впервые поспит нормально. Клементина перед уходом поджарила цыпленка. Мы добавим к нему картофельное пюре, мясную подливку, брокколи с маслом и морковные цукаты. Элис когда-то любила все это, так что…
– Я помогу вам.
– Не надо. – Отложив картофелечистку, Морин вытерла руки полотенцем. – Я хочу, чтобы ты поднялась наверх и познакомилась с ней.
– Но…
– Мы решили, что не будем звать к ней Сэма и мальчиков. Сегодня ограничимся женщинами. Мы отнесем обед к ней в комнату, так ей будет спокойнее. Но она должна познакомиться с тобой.
– Хорошо.
– Вы идите. Я дочищу оставшуюся картошку и поставлю вариться.
Они стали подниматься по боковой лестнице.
– Мы решили, что все должно быть максимально спокойно и естественно.
– Понимаю, мама.
– А я понимаю, Бодин, что тебе тяжело.
– Нет.
– Да, тяжело. И тебе, и нам всем. Поэтому я говорю тебе, как скажу всем остальным: когда вам потребуется отдых, просто признайтесь в этом.
– А ты?
– Твой отец уже сказал, что будет иногда подменять меня. – Она понизила голос, когда они поднялись на второй этаж. – Сиделки будут пользоваться гостиной, той, что рядом с комнатой Элис, когда не будут дежурить у нее, ванную за холлом мы отдали им и Элис. Селия приедет завтра к одиннадцати. В нашем доме какое-то время будет много посторонних.
– Ма. – Бодин взяла мать за руку и остановила. – Разве мы не были вместе, когда заболел прадедушка? Разве мы не привезли его сюда из Бодин-Хауса, не сидели с ним, не читали, не делали все, что могли, – хоть и были сиделки, – чтобы он мог умереть дома, среди родных? Элис не умирает, – продолжила Бодин, – но ситуация похожая. Мы должны сделать все, чтобы помочь ей снова начать жить.
– Я люблю тебя, доченька.
– Я тоже люблю тебя. А теперь веди меня к своей сестре.
Они вместе вязали, мать и дочь, сидя в двух креслах, которые Морин поставила как раз для этого.
Хотя Бодин уже знала, что пережила Элис, ее все равно поразил вид тетки: младшая сестра Морин выглядела лет на десять старше той.
– Элис.
Элис вскинула голову, услышав голос Морин, и в ее взгляде промелькнула растерянность, когда она увидела Бодин.
– Она доктор? Она сиделка? Она из полиции?
– Нет, это моя дочь Бодин. Твоя племянница.
– Бодин. Элис Бодин. Мать говорит, что я Элис Энн Бодин.
– Я назвала ее Бодин в честь этой нашей линии.
– У нее зеленые глаза. У тебя зеленые глаза.
– Как у моей матери и у тебя. – Стараясь держаться непринужденно, Бодин шагнула ближе. – Мне нравятся твои кроссовки.
– Они розовые. В них не больно ногам. Я испортила свои тапки и носки. Это плохо и расточительно.
– Иногда вещи просто снашиваются. Ты вяжешь шарф?
– Он зеленый. – Элис почти с любовью погладила свое вязанье. – Я люблю зеленый.
– Я тоже люблю. Только у меня никогда не было интереса к вязанию.
Поджав губы, Элис обдумывала услышанное.
– У сестры есть дочка, – пробормотала она тихо. – У меня были дочки. Сестра сохранила дочку. Я не сохранила дочек. Мужчине нужны сыновья.
Бодин раскрыла было рот, но бабушка опередила ее:
– Приятная комната. Этот розовый такой веселый цвет. Тебе тут нравится? – спросила она.
– Тут не холодно. Мне не нужна шаль. Кровать мягкая. Окно смотрит на закат.
– Я тоже люблю смотреть на закат. Сегодня он роскошный.
Элис оторвалась от своего занятия, посмотрела в окно и ахнула.
Вязание выпало у нее из рук, а лицо преобразилось. Он вскочила на ноги, и Кора подобрала крючок и шерсть.
Небо за окном, казалось, наполнило яркими красками весь мир. Плывшие по нему легкие лиловатые облака были расцвечены позолотой; из них вырывались розовые и оранжевые лучи и окрашивали белоснежные вершины гор.
– Может, хочешь выйти на улицу и там полюбоваться закатом? – спросила Морин.
– На улицу. – Удивление читалось на лице Элис и звучало в голосе. Она подумала и торопливо покачала головой. – Люди, на улице люди. Нельзя разговаривать при людях. Если люди увидят и услышат тебя, Господь поразит тебя гневом. Поразит тебя, потому что они умрут.
– Это неправда. – Кора встала и подошла к дочери. – Но сегодня мы полюбуемся закатом отсюда. Красиво, правда, Элис?
– Каждый вечер? Не раз в неделю?
– Да, каждый вечер. Я думаю, что Бог, который дарит нам такую красоту, как этот закат, слишком милосердный, слишком мудрый, чтобы поражать кого-то гневом.
Поверила Элис или нет, но эти слова и красота заката ее успокоили, и она положила голову на плечо матери.
Коллен мыл посуду в хижине. Он ждал стука в дверь, но, поскольку его все не было, он уже подумывал пойти в барак. В мужскую компанию. Может, сыграть в покер. Он играл в карты редко, но, поскольку у него не было отцовских проблем, делал это с удовольствием, да и везло ему чаще.
Одно он знал точно: ему не хотелось проводить вечер в одиночестве. Слишком много тревожных мыслей о том, что происходило в большом доме, слишком много мыслей о Бодин. Слишком много раздумий над словами матери.
И вообще слишком много раздумий.
Так что, может, пиво с парнями и парочка партий в карты, после которых его карман опустеет или потяжелеет, будут идеальным вариантом.
Он поговорит с Бодин утром, когда они поедут на работу. Его устраивало и просто общение, разговор, пока ее жизнь не вернется в нормальное русло.
Потом послышался стук. Он застыл возле раковины, досадуя на себя за мгновенную вспышку радости. Было бы лучше, он понимал это, было бы лучше, если бы он не привязывался к ней так сильно, черт побери. Но он просто был не в силах устоять.
– Открыто! – крикнул он.
