Ветер донес до меня незабываемый аромат мумия. Рядом стоящие фигуры зажимали носы или прятали лица в пригоршнях ткани. Мало кто в первый раз без слез мог нормально воспринять подобное амбре. Я догадывалась, кто и по чьему приказу сотворил подобное.
Волны этой липкой дряни постепенно разогревались, пока магическое зеркало, шипя и плюясь разрядами, силилось показать избранницу рубина. Пока не рвануло.
Над несчастным артефактом заколыхалось жаркое марево, пошел дым и…
Все, кто был на отборе, – невесты, стражи и сам кругленький, как мячик, халиф – полетели на землю, осыпанные осколками зеркала, брызгами вонючей дряни и огненными искрами.
Что тут началось!
Паника, крики боли. Пылающие коконы заметались по площади перед дворцом.
Белые, красные, зеленые ткани тлели и полыхали, подожженные искрами.
Кто-то упал на пол и его тушили пинками ноги или просто пытались затоптать конкурентку под шумок.
Я стояла испуганная и растерянная, не зная, что делать. Каким-то чудом на меня не попало ни одной искры.
Великий визирь, он же первый советник, поднял руки к небу и сказал слово.
Тут же хлынул ливень. За секунду я промокла до подштанников. Это был не просто дождичек, это была стена воды, упавшая с неба, будто кто-то взял море и, перевернув его над землей, вылил все на несчастный дворец, бедных невест и закипающего от гнева халифа.
Вот ему-то холодная водичка была как раз полезна. Не дай боже удар хватит, траур продлится не меньше года, прежде чем один из сыновей сможет сыграть свадьбу и занять трон отца.
Я столько в этом змеятнике не выдержу.
Спустя какое-то время почти все девушки сами поднялись на ноги. Они больше испугались, чем поджарились на самом деле. Нижняя одежда – та, что предназначена разжигать страсть мужа и господина, сшита из ткани, расшитой драгоценностями и золотом, а металл, как известно, не горит. Сами того не подозревая, девушки под длинными до пят вуалями были одеты в непроницаемые для огня и искр бронелифы, бронеподштанники и бронехалаты. Прогорели только верхние слои, и теперь невесты кокетливо закрывались широкими рукавами. Те, кто посообразительнее, и вовсе задрали подолы халатов, оголяя живот и прочие прелести, шаловливо подглядывая одним глазом. Как известно, женское любопытство – оно такое.
Но мужское любопытство в этот раз пасовало.
Халиф, стражники и злой как черт визирь метались между пострадавшими, пытаясь организовать первую помощь погоревшим невестам.
Некоторые – те, что похитрее – все еще лежали в полуобморочном состоянии, стонали и даже норовили схватить скрюченными от страдания пальцами за край балахона визиря.
Наученная горьким опытом, что «торчащий гвоздь бьют по шляпке», я, чтобы не выделяться из стонущей толпы, присела на корточки и покряхтела для порядка, поохала и простонала. Исполнив тем самым свой долг, я тихонечко встала и ушла вместе с остальными.
Правда, некоторые невесты не шли – их, шокированных и обессиленных, несли в паланкинах, а они принимали немыслимые позы, одна выгоднее и привлекательнее другой.
«Артистки, блин!» – позавидовала я недюжинному лицедейскому таланту.
Все во мне вопило: «Бежать! Ты спалилась на этом рубине!»
Но я, чинно чеканя шаг, сдерживала свой порыв припустить прочь так, чтобы только одни тапки сверкали в воздухе, ибо за спиной драл глотку халиф.
– Мы все равно найдем виновницу! – грозился перепачканный гарью и грязью Арш`хан Агар`шай, ноги его скользили по грязи и разъезжались в разные стороны. Охрана тщетно пыталась достать из грязи своего господина, только, поскользнувшись, шлепнулась туда же.
Единственный, кто черным монументам возвышался над площадью, был визирь. Ему хватило ума трансформироваться в полузмеиный образ.
* * *
Растирая косметику по лицу вместе со слезами и соплями, я понуро поплелась вглубь сада. Крики отвергнутых дев, получивших разве что внимание солдатни, но никак не визиря, стихли за живой изгородью.
В душе дрались два пустынных дева.
Один говорил: надо действовать незамедлительно. Потереть лампу и приказать джинну вернуть рубин. Принести артефакт халифу, рассказав прекрасную басенку о том, как я видела вора, ползущего по стене дворца и забирающегося в сокровищницу. Лица грабителя я, правда, не видела, но смогла спугнуть, и расхититель халифских ценностей уронил рубин вниз. И да, когда поднимала камушек с земли, я до него дотронулась. А что, нельзя было?
Пальцы уже сами собой постукивали по боку лампы.
Вот так просто утереть нос всем остальным претенденткам, выиграв второй этап.
Другой дэв взывал к совести и чести. Тихим голосом увещевал: сдержать слово и освободить джинна. А отбор? Здесь все просто: нет рубина – нет отбора! Чертовы слова воришки как кол засели в мозг!
Рядом послышался медовый голос, никак иначе его нельзя было назвать, впрочем, интонации не лишены доброты.
– Кто это бродит по саду днем, да еще с лампой? – Я крутанулась в сторону голоса. Ко мне приближалась высокая, стройная, будто ива, наггиня. Надо отдать красавице должное, выражение ее лица почти не изменилось, когда она увидела мою заплаканную маску, с размазанной во все стороны косметикой, которую так густо наложила на кожу верная Фатима. Это потом, придя в свои покои, я глянула в зеркало, и оно от страха треснуло. Наггиня же даже не подала виду, что что-то не так.
Одета она была неброско, но со вкусом, очень стильно и изящно, сразу становилось понятно: дама не из провинции и замужняя. Мужья не скупятся на желания своих сокровищ.
Пораженная красотой женщины, я застыла с открытым ртом.
– Да еще с незажженной, потеряла что-нибудь? – Женщина небрежно отодвинула ветку магнолии с дороги, а я поразилась белизне кожи и прозрачности ее кистей. Все это как нельзя выгоднее контрастировало с черными, словно смоль, волосами, глубокими, как бездна, глазами и черными, будто мех ласки, бровями.
– Совесть! – выпалила я и вновь заныла в голос.
– Ну, совесть во дворце – вещь совсем не нужная, так же как честь и верность…
Я открыла рот от удивления, не по-султански шмыгнула носом, да еще и вытерла этот самый нос рукавом расшитого халата.
– Нет, нужная. Иначе потом тебя будут мучить пустынные дэвы.
– Абсолютно нет, – легко возразила наггиня. – Вон у некоторых ни стыда ни совести, сначала сами воруют, потом полдворца и четверть империи на уши ставят, ища виновных. – Я была шокирована откровенностью.
– Вы… вы про великого визиря?
– Про него, бессовестного. Кого-то в детстве мало розгами драли.
– Он не крал, – сообщила я, и тут же сообразила, что выдала себя с подштанниками. Откуда мне знать такие подробности. Но сейчас женщина во всеуслышание обвинила в воровстве второго по значимости человека в халифате, и я не выдержала. Тем более я точно знала, что этот сам ничего не делает, за него голыми руками загребают жар другие.
