Именно это я люблю в Мэл. Искренность. Она не боится показать свою слабость, как тогда, когда она стояла передо мной на коленях, и плакала, прижимаясь к ногам. Не боится сказать мне в лицо, что она обо мне думает. Не боится ранить осколком, как и не боится сказать, что любит меня. И не боится расцарапать мне щеку, пытаясь доказать свою независимость от меня… моя неподражаемая девочка. Сумасшедшая. Я и сам ее сейчас ненавидел, когда она что-то там лепетала об ублюдке Пикоте. Убью, если он ее тронул. За поцелуй переломаю кости.
А Мэл пожалеет о своих словах. И будет хорошенько просить за них прощение моим и ее любимым способом, снова стоя на коленях. Но позже… позже. Когда я верну ее и сотру в порошок любого отморозка, что встанет на моем пути. Стоит ли говорить об уговорах Сэм? Лучшая подруга Мэл, мне не помеха, но я ценю ее заботу о моей крошке.
– Ладно, Сэм, хватит плакать. Я уверен, чтобы не натворил Мэтт, он не хотел тебя обидеть. Платок можешь оставить себе, – лифт снова открывается, и я захожу внутрь, старясь уложить в своей голове всю информацию, которую сейчас услышал.
Несколько часов я брожу ночному городу, не замечая спешащих навстречу прохожих, и пытаясь побороть острое желание убить кого-то. Прямо сейчас. Но нужно начать с себя. Если все, что сказала Сэм правда, то ситуация еще хуже, чем я думал.
Откуда мне было знать, черт возьми, про отчима Мэл? Мне известно, что Лана последний год ходила к психологу, но думал, что источник ее проблем кроется только во мне. Оказывается, все куда глубже и серьезнее.
У Мэл есть веские причины, чтобы меня ненавидеть, что она и делает. Никогда не видел ее такой решительной, уверенной. Она действительно хочет, чтобы я ушел. То, с чем я примирился после долгого сопротивления, отправилось бумерангом ей. Жажда свободы, трезвости сознания, ясности мысли. Избавиться от меня, чтобы пойти дальше.
Я должен уйти и оставить ее. Так поступил бы раскаявшийся хороший парень. Только я не могу этого сделать. Слишком глубоко проник вирус, которым она заразила меня, и ни единого шанса на полное исцеление. Неужели она не понимает, что раздельно нам нельзя, невозможно. Даже если очень больно, если душа и сердце в клочья, в осколки, по которым она ходила. Наши раны, который нанесла безумная страсть затянулись, но только снаружи, а внутри боль, горячая, жгучая, ядовитая…
Я не способен остановиться. И, возможно, никогда не буду способен. Она моя, просто моя. Это не штамп, не эгоизм собственника, не чрезмерная самоуверенность. Моя – это моя, без пояснений причин, без оправданий, как данность, как единственная возможность жить и дышать.
Я хотел объяснить ей, что теперь все изменится, но снова зашел в тупик, нарвался на стену. Она подготовилась, научилась отказывать мне, сражать на равных. Моя девочка никогда не была слабой. Я дал ей слишком много времени, чтобы она пришла в себя, но Мэл сделала все, чтобы оставить меня в прошлом. Отрастила клыки и когти. Амазонка. Воительница. Meligim.
Я не отдам тебя Брайану, ни ему, никому-либо еще. Если хочешь избавиться от меня, то подстригись в монахини, но и там я тебя достану. Куда бы ты не пряталась от меня – нет для тебя другого будущего – только со мной. Ты же знаешь это, правда, melegim?
Чтобы она не говорила, я знаю, что никто, кроме меня, не знает ее лучше. То, что мы пережили, изменило нас, сокрушило, заставило посмотреть на жизнь другими глазами. Но раненные в бою соединены кровью, узами покрепче Гименея. Это вечная зависимость и потребность друг в друге никогда не исчезнет. Мы проросли друг в друге сильнее и крепче, чем могли подумать, и никто из нас не хотел и не желал такого поворота событий. Не все в этой жизни зависит от нас, и порой мы сходим с ума и совершаем поступки, за которые приходится расплачиваться всю жизнь. И каким бы не был тяжелым не был груз ошибок, именно они сделали нас сильнее и крепче.
И я не могу отступить только потому что Мэл сказала мне «нет». Черт возьми, она все время говорила «нет», но на практике это всегда было ДА. Я не оставлю ее, и использую свои инструменты, чтобы выиграть в очередном раунде. Я давно не веду счет, мы столько раз падали и поднимались, причиняя друг другу боль.
Моя щека саднит от ее царапин, но мне даже приятно. Ее злость для меня, как афродизиак, главный признак ее неравнодушия. Она бросалась на меня, защищалась, как дикая кошка, и Шайтан внутри меня ревел, но я укротил его ударом хлыста, и он покорился, смиренно склонив голову. Я вдруг отчётливо осознал, что всегда мог это сделать, так почему не делал?
И есть еще кое-что, без чего все мои планы могут лететь к чертям собачим, то, с чем я не смогу бороться и победить.
Если Брайан Пикот появился не для отвода глаз, а потому что действительно нравится ей и даже больше, и ее слова о новой жизни не блеф, а истинное желание, все потеряет смысл. Блядь, мне хочется прямо сейчас поехать и разорвать его на части, потому что я ни на секунду не забываю, кто он. С тех пор, как Али предоставил мне отчет два месяца назад.
Год назад я бы сделал именно это, но с тех пор многое поменялось. Я уже совершил ошибку, заявившись к Мэл и испугав ее. Она должна была сама, сама разобраться в себе и признать, что только могу дать ей все, что она пожелает. И возьму все, что пожелаю я.
Зачем я поехал к ней, если знал, что этого делать нельзя?
Все просто.
Мне нужно было знать, что Мэл одна. Что убежав с выставки она не поехала к Брайану и не повела его к себе.
Я рисковал, потому что, если бы мои подозрения оправдались, все могло закончиться плачевно для всех нас.
Черт, возможно я слишком эгоистичен и лицемерен, но я мужчина. И мне позволено многое. Было позволено многое в моей стране и в этой. Имея статус и финансовые возможности, не задумываешься о нравственной стороне вопроса. Я не задумывался еще и потому, что в Анмаре обилие женщин норма, почти подвиг.
Но Мэл я измену простить не смогу. Я убью ее, Брайана, а потом понесу свое наказание.
Если не со мной, то ни с кем.
Ни с кем и никогда. Она обречена быть моей или ничьей.
Возвращаюсь домой глубокой ночью. Мой новый дом – это небольшая трехкомнатная квартира в том же доме, где под самой крышей располагались мои апартаменты, которые пришлось продать. Теперь я живу ниже. Ни бассейна, ни тренажёрного зала. Зато есть спальня и собственный кабинет. В гостиной горит свет, и я вспоминаю, что у меня гости. Амелия собирается вскочить с дивана, увидев меня, но я устало поднимаю руку.
– Нет, не вставай. Сиди, – говорю я, подходя к ней. Она с тревогой и сочувствием смотрит на меня. Наверное, все чувства сейчас написаны на моем расцарапанном лице.
– Не стоило ходить к ней, Джаред, – без осуждения, качает головой мама. Я опускаюсь возле ее ног и кладу голову на ее колени. Я мечтал об этом с одиннадцати лет. Ее пальцы нежно и ласково перебирают мои волосы, и я чувствую, как боль ненадолго отпускает меня. Гнев и злость уходят, но даже волшебные руки матери не способны излечить меня от ревности, которая выворачивает мою душу наизнанку.
