– Что думаешь? – фамильярно начинаю я с привычного вопроса. Она оборачивается, устремляя вопросительный взгляд на мое лицо, позволяя рассмотреть ее ближе. Нам обоим одинаково сложно игнорировать потрескивающее сексуальное напряжение, возникшее между нами. Мои пальцы покалывает от желания дотронуться до хрупких предплечий, провести пальцами по выпирающим ключицам, длинной шее, чувственным губам, высоким скулам. Изучить наощупь, запомнить так, как это делают слепые. То, что я вижу, сложно обличить в слова. Для красоты создано бесконечное множество цветастых эпитетов, но ни один не отразит того, что я вижу, глядя в пронзительные глаза незнакомки. Чистая магия… Свое впечатление от незнакомой мне красавицы в синем платье я могу озвучить в нескольких словах: я мог бы рисовать ее все ночи напролет, обнаженную, одетую, закованную в цепи, завёрнутую в шелка и жемчуг. Художнику достаточно одного взгляда, чтобы воображение нарисовало сотни вариаций возможных сюжетов. Это и есть вдохновение, и моя Муза в данный момент она – красавица в синем платье, отвечающая мне сдержанно и уверенно, так мило заикаясь, выдавая внутреннее смятение.
– Художник, несомненно, т-талантлив. Как и все, представленные здесь, – она отворачивается, чтобы скрыть свое смущение и влечение, мелькнувшее в голубых глазах. Я, наверное, никого не удивлю, сказав, что у меня слабость к голубоглазым девушкам. Все в моих картинах.
– Как тебя зовут? – спрашиваю я. Мне важно знать, и, если мне интересна девушка, это первый вопрос, который я задаю. Можно не успеть… и не узнать никогда.
– Что-то я не помню, чтобы ты представился, – сухо парирует красавица, приподнимая подбородок. Даже ее профиль совершенен. Почему я не видел ее раньше? Кто ты, крошка?
– Джейдан Престон, – я протягиваю руку, и ей приходится повернуться ко мне снова.
– Эрика Доусон, – без тени улыбки, произносит девушка, вкладывая в мою ладонь свои пальцы, я несильно сжимаю их, и Эрика, словно обжегшись, быстро выдёргивает руку. Несомненно, она тоже это почувствовала. Электрический заряд возбуждения, и столпы искр, рассыпающихся между нами во время невинного прикосновения.
– А ты, значит, создатель? – она взглядом указывает на полотно. Я киваю с наигранной скромностью, и скептически оглядев меня с головы до ног, Эрика подносит к своим соблазнительным губам бокал с игристым шампанским, и, сделав глоток, вежливо и натянуто улыбается. Девушка хорошо поработала над собой и взяла разбушевавшиеся эмоции под строгий контроль, но знатока человеческих лиц не так-то легко обмануть. Да, я не пишу лица, но знаю о них все. Однако Эрика Доусон умело скрывает истинные чувства и мысли за надменной сдержанностью. Редкое качество для женщины в наши дни – умение держать бастионы несокрушенными, когда соблазн невероятно велик. Я, несомненно, ей нравлюсь, но девушке что-то мешает, сковывает, удерживает от опрометчивого шага в бездну. Я хочу обнажить ее, раскрыть и речь сейчас не о молнии на платье, которую я расстегну рано или поздно. В каждом совершенстве имеется червоточина, едва уловимая непритязательному взгляду, как рябь на безмятежной глади озера или тёмные кратеры на золотом нимбе луны; трещинки и сколы на самых известных полотнах давно почивших великих художников. И это то, что я хочу найти в каждой моей модели – червоточину за безупречной оболочкой, грязный секрет – все то, что делает нас живыми и настоящими.
– И, что я должна увидеть, глядя на нее? – ее взгляд неторопливо блуждает от картины ко мне и обратно.
– А что ты видишь?
– Я могу предположить, что это глаза женщины, которая тебе нравится. Возможно, ты влюблен в нее.
– Банально, – поморщившись, улыбаюсь я. – Удиви меня, Эрика Доусон.
– Когда художник расстается с любимой женщиной, любовь начинает новую жизнь в его воображении. Это сказал Александр Дюма. Считаешь его банальным? – ровным голосом произносит мисс (я надеюсь, что мисс, так как обручальное кольцо отсутствует) Доусон. Начитанная девушка, знакомая с произведениями классиков. В ней определенно что-то есть. Мне просто жизненно необходимо найти и понять, что именно.
– Многие авторы повторяют давно сказанные другими фразы и истины, подбирая синоними, меняя местами слова и интерпретируя под свой сюжет. В наше время оригинальность – редкость, – лаконично отвечаю я.
– Считаешь себя оригинальным? – и снова в ее приятном голосе с мягким чувственным тембром появляется ирония.
– Нет, – улыбаюсь одной из самых сексуальных улыбок в своем репертуаре. – Я не настолько самонадеян.
– Тогда это просто красивые глаза? – не тушуясь и не проявляя внешних признаков смущения, с безмятежной улыбкой отзывается Эрика.
– Почему нет? – пожимаю плечами. – Черный квадрат это всего лишь черный квадрат. Но многие находят в нем нечто особенное. Смысл искусству придают люди. Для меня черный квадрат – фантазия обкурившегося анаши художника.
– Я смотрю, у тебя имеется опыт в употреблении анаши?
– Творческие люди склонны к разного рода экспериментам.
– Над своим здоровьем? – она смотрит на меня с откровенным осуждением, на которое я отвечаю обезоруживающей беспечной улыбкой вечно пьяного грешника.
– Ты пришла пропагандировать здоровый образ жизни или же наслаждаться искусством?
– Я здесь случайно, – озвучивает девушка то, что и так понятно.
– Я заметил.
– Нет, ты бы не заметил, если бы я не сказала, – самоуверенное утверждение, ни подтверждать, ни опровергать которое у меня нет желания.
– Я хочу знать, кто ты, а не спорить, – пленительно улыбаюсь я, придавая голосу вкрадчивые интонации.
– Зачем?
– Чтобы понять.
– Понять – что? – она начинает раздражаться, но мое внимание льстит ей. Только Эрика Доусон ни за что в этом не признается даже самой себе. Непокорная и упрямая – однозначно мой идеал женщины.
– Каким будет твой портрет, – сообщаю приглушённым полушепотом и, сделав шаг вперёд, бесцеремонно вторгаюсь в зону ее комфорта. Надо отдать мисс Доусон должное – она не отступает, с достоинством встречая мой откровенный взгляд.
– Мой портрет? Ты издеваешься? – чувственные губы застывают в циничной улыбке.
– Что тебя заставляет так думать? – невозмутимо продолжаю я, опуская взгляд в декольте и ниже. У нее очень красивые бедра и талия, которую я мог бы охватить ладонями и длинные ноги, напрашивающиеся на то, чтобы их раздвинули и забросили на плечи.
– Я модель, а не натурщица, – какая милая взбалмошная спорщица. Я уже предвкушаю момент своей победы. Он будет триумфальным, обжигающим и незабываемым.
– Мне часто позируют модели, – смотрю в глаза, пытаясь передать взглядом все, что представил сейчас. Она, я, моя комната и холст, влажное напряжение похоти, витающее между нами… Идеально обнажённый безупречный холст, нуждающийся в уверенных мазках кисти. Она будет дрожать и извиваться, умоляя закончить быстрее, но ей придется ждать, пока я не поставлю финальный штрих.
