– Ты видел? Это почти точная копия Эйфелевой башни. Немного ниже, но ночью в огнях будет не отличить от оригинала, – восторженно восклицает Сальма – мой личный пропуск на закрытую свадебную вечеринку.
– Куда поставить чемодан? – не разделяя энтузиазма Сальмы, с легким раздражением спрашиваю я, проходя следом в небольшой элегантный светлый номер с французским интерьером, что оправдывает полностью название отеля. – Кстати, его мог поднять сюда любой из белл-боев в холле. Или ты решила сэкономить на чаевых?
– Не будь таким вредным, Престон. Ты же джентльмен? – с трудом оторвавшись от любования видами отеля, Сальма оборачивается и подходит к двуспальной кровати размера king-size, положив на нее свою сумочку. Ее взгляд неотрывно блуждает по мне, выдавая все ее жаркие порочные планы, связанные со мной и огромной постелью.
– Джентльмен? Я? Смеешься? В каком месте? – забросив банально-розовый чемодан Сальмы во встроенный шкаф, небрежно спрашиваю я. Накрашенные алой помадой губы девушки раздвигаются в распутной улыбке. Как легко читать женщину, у которой не осталось от тебя ни одной нераскрытой тайны. Ее глубины давно разведаны, но она все равно хочет больше, глубже. Порок не знает меры, он алчен, ненасытен, зависим. Я не одержим пороком, и, пригубив, без сожаления иду дальше. Когда вкус распробован, становится неинтересно, невкусно. Слишком много в мире всего, что я еще не попробовал. Прислонившись плечом к арочному проёму между коридором и спальней, расстёгиваю пиджак и рывком снимаю галстук, убирая его в карман.
– Ни в одном. Тут ты прав, – со смешком признает Сальма. В темных глазах плавится вспыхнувшее желание. – Но должна признать, тебе чертовски идет костюм, – виляя задницей, обтянутой красной юбкой, она плавно приближается ко мне. – Создает обманчивое впечатление, заставляет на мгновение забыть, кто находится под респектабельной маской городского пижона.
Сальма сокращает расстояние между нами до минимума, и ее грудь под свободной шёлковой блузкой высоко вздымается в сантиметре от моей рубашки. Намеренно медленно облизывая нижнюю губу кончиком языка, она поднимает голову, посылая мне пламенный взгляд. Горячий капучино с шоколадной крошкой – так выглядят ее глаза сейчас.
– И кого же ты видишь, Сальма? За этой маской? – низким сильным голосом спрашиваю я, жестко сжимая ее подбородок пальцами.
– Сумасшедшего гения, необузданного мастера, безумно-сексуального мужчину, – перечисляет она приглушенным чувственным шепотом, томно хлопая накрашенными ресницами. – Страстного любовника, пообещавшего мне темные удовольствия, – соблазнительно улыбаясь, продолжает девушка, острыми коготками скользнув по рубашке вверх, неторопливо расстёгивая пуговки.
– Мне нужно вернуться в свой номер, Сальма, – не двигаясь и не предпринимая попыток отстраниться, отрезвляюще-ровным голосом говорю я. – Принять душ и переодеться к банкету. Думаю, тебе тоже понадобится время, чтобы довести свой образ до совершенства и поразить каждого мужчину на вечере.
– Ты же знаешь, что я здесь только ради репортажа. И соблазнить я хочу единственного мужчину, которого почему-то не пригласили на свадьбу. Мне точно влетит за то, что я внесла своего спутника в список уже по прилету. Распорядитель мероприятия был не в восторге, услышав твое имя. Неужели ты успел добраться и до Мэл? Я видела ее невинный кроткий портрет на выставке, – Сальма прислонилась ближе, игнорируя мое высказанное в слух желание свалить побыстрее из номера.
– У этой кроткой невинной малышки острые когти, милая. Как и у всех внешне ангельских женщин. Но, разочарую тебя, мы с Мэл просто коллеги.
– Боишься конкуренции в лице Джареда Саадата? Не по зубам соперник?
– У меня нет соперников, Сальма, – уверенно сообщаю я.
– Вот как? Это самомнение?
– Сражаться можно только за то, что ты хочешь навсегда сделать своим. Разве честно забирать то, что тебе вовсе не нужно?
– А как же игра? Охота? – Сальма расстегивает мою рубашку до середины и проворно запускает горячие пальчики под ткань, лаская и оглаживая напряжённые мышцы.
– Ты путаешь понятия, Сальма, – я хватаю ее запястье, уверенно отстраняя. Она часто моргает, неотрывно глядя мне в глаза. – Играть даже на чужой территории можно так, чтобы все участники получили максимум удовольствия и минимум неудобств.
– Ты поиграешь сегодня со мной, Престон? На твоей территории и по твоим правилам?
– Так не терпится раздвинуть ножки, мисс Рами? Куда делась твоя гордость? Помнишь, какая самоуверенная ты пришла ко мне? Как брезгливо морщила свой носик и поджимала губки? И как легко разделась, когда я попросил тебя?
– Я еще не знала, как ты виртуозен не только в играх с кистью, – с придыханием произносит Сальма, свободную руку запуская в мои волосы, вздыхает с наслаждением, перебирая их. – Я жалею, что мы закончили тот чертов портрет. Возможно, наша история могла бы продлиться чуть дольше. Ты что-то украл у меня, Престон, и заточил в эту чертову картину и не отдал ничего взамен.
– Я могу подарить ее тебе. Только скажи, и ты обретешь то, что потеряла, – мягко говорю я, чувствуя, как под моими пальцами бешено бьется пульс на ее запястье. Она обнажена сейчас, несмотря на то, что полностью одета.
– Боюсь, что это невозможно. Ты открываешь все наши тайные мысли и желания на своих безликих картинах, не задумываясь, что, оголяясь перед тобой душой и телом, мы отдаём тебе нечто большее. Может поэтому ты лишаешь нас лиц? Мы отдали тебе слишком много? Тебя влечет тайна?
– Нет, Сальма. Отсутствие лиц – это личный пункт, к вам он не имеет никакого отношения.
– Хранишь верность кому-то? Таким вот нелепым образом? – ухмыляется Рами, пытливо глядя в глаза. Но она близка, близка, черт возьми. Даже если я захочу прямо сейчас перенести лицо Сальмы на холст, я не смогу этого сделать. Я пытался. Множество раз. Но как только карандаш намечал контуры, перед внутренним взором появлялся размытый туманный образ с неизменными голубыми глазами с серебристыми крапинками на прозрачной радужке, омытой слезами, и угольный грифель рисовал только эти чертовы глаза. Снова и снова. Я сам не могу объяснить, почему происходит так, а не иначе. Я с лёгкостью рисовал Меланию в струящемся шелковом платье и других женщин, чьи тела были полностью закрыты одеждой. Но как только приступал к обнаженной модели, ее лицо словно растворялось, ускользало от меня. Голая обезличенная красота грехопадения – что может быть совершеннее?
– Ты долго думаешь, Престон, – в янтарных глазах Рами мелькает любопытство со снежной горстью охлаждения. Ничто не злит женщину так, как наличие другой в мыслях любовника.
– Мне, правда, нужно вернуться в свой номер, Сальма, – уверенно отодвинув журналистку в сторону, я поднимаю с пола свою небольшую спортивную сумку и разворачиваюсь, чтобы уйти.
– Зачем было тратиться на еще один номер, если приглашающая сторона предоставила мне и моему спутнику этот? Уверен, что ты спустил на него весь заработанный на выставке гонорар, – наиграно равнодушным голосом бросает мне в спину мисс Рами.
