Вселенная, у меня есть последнее желание? Хотя бы одно, я не прошу о многом: лишь вспомнить их лица. Каждого. Хотя бы родителей, хотя бы мою маму. Я ведь столько раз засыпала у нее на груди, и помню родной запах ее тела… запах детства и счастья, веры в светлое будущее, где я переплету свою судьбу с мальчиком, что творит настоящие чудеса движениями рук.
И я начинаю медленно, постепенно вспоминать. По крупицам, словно загружается по крошечным пикселям черно-белая и смазанная картинка моего детства, постепенно обретающая краски.
Папа очень любил готовить, и целыми днями молол и смешивал специи, чтобы продать на местном рынке. Мама занималась росписью мехенди. Жили просто и бедно, в ветхом доме. Лица братьев и сестер видятся мне размытыми, но вот черты лица отца вспоминаю отчетливо: он похож на типичного Кемарца: смуглая кожа, выразительный нос, выпуклые глаза, усы и густая черная борода, но не длинная. Мама была красавицей, и отец скрывал ее, заставляя носить паранджу. И меня, называя ее маленькой копией. Я была маминым отражением, и глаза, за которые так часто ко мне пристают, достались от нее.
Я вспоминаю день, когда попрощалась с мамой, прежде чем отправиться в мечеть. Крепко обняла ее, взяв с нее обещание почитать мне сказку на ночь. Так и не довелось послушать…
Боковым зрением я вижу, как его рука тянется за шприцом и закрываю глаза. Он не получит мой страх и мольбы. Я унесу их с собой. Только слезы… Их поток я не способна остановить. Слишком сильно горит сердце и душа. Я помню это ощущение. Жар, копоть, сбитые в кровь ступни, обжигающие языки пламени совсем близко.
«Сохрани. Для меня. Если суждено, я выживу и найду тебя».
Я сохранила….
Я беззвучно плачу, слишком ослабевшая даже для рыданий. Укол от иглы в область шеи почти незаметен. Ублюдок что-то говорит, продолжая читать свои безумные проповеди, но я не слышу, не смотрю, плотно сжимая веки. Я не запомню последними ни его лицо, ни его голос.
В памяти вспыхивает совершенно другой образ – проникновенный, пристальный взгляд синих глаз, наделенных властью читать души. Уверенный, бесстрашный юноша вновь будоражит мое сознание, несмотря на то, что я знаю, что сейчас, сегодня, его больше нет рядом. Он не спасет, не придет на помощь. Но чтобы не чувствовать боли и страха я крепче сжимаю веки и жадно цепляюсь за воспоминания и представляю, как прикасаюсь к его точеным скулам, обвожу чувственный контур губ кончиками пальцев. Возможно ли влюбиться в девять лет? Возможно ли в этом возрасте встретить свою судьбу и тут же ее потерять?
Бог явил мне идеал мужчины, и покарал меня за мои грешные мысли, посещавшие в том юном возрасте. Но разве влюбленность – грех? Это самое прекрасное чувство на свете, что теперь навсегда для меня закрыто.
Кровь и пепел на его белой рубахе. Жесткий неумолимый голос бьет наотмашь:
«– Беги. Времени мало. Беги же, глупая!
– Возьми, они тебя защитят, я сама их сделала. Я буду молиться за тебя.
– Беги, я сказал! Спасайся!
– Как тебя зовут?
Как тебя зовут?»
Эхом звучат, мелькают и ускользают в моей памяти воспоминания, слова, звуки, лица. Онемение медленно расползается, пробираясь все выше, к груди, к сердцу, разливаясь холодной тяжестью по венам. Дыхание становится слабым, лёгким. Металлический привкус во рту, я не чувствую своих губ.
Я сильная. Мне не больно. Не страшно.
Глухой звук, едва ощутимая вибрация. Возможно, это я упала, скользнув на пол по стене. Еще один резкий щелчок, и я распахиваю глаза. Я все еще жива. Я сижу на полу в той же позе. У моих ног, завалившись на бок, лежит Мааб. Его глаза раскрыты, под головой расползается лужа крови вместе с белесыми прожилками. Рядом валяется пистолет. Я пытаюсь закричать, но не могу, и мой немой вопль сжигает остатки кислорода в лёгких. И я начинаю задыхаться, неотрывно глядя на распростертого у моих разодранных ступней «ядовитого убийцу».
Это лучшее, что я могла увидеть. Больше не будет жертв.
Я вижу, как чьи-то сильные мускулистые руки с бугрящимися венами в закатанной по локти синей рубашке, подхватывают тушу Мааба подмышки, оттаскивая в сторону, и перевернув, швыряют как мешок с тухлым мясом, на его спине еще одна зияющая рана. Ему прострелили лёгкое, а потом вышибли мозги. Кем бы ни был этот герой я почти люблю его. Я хочу посмотреть на него, поднять глаза, но у меня не получается, даже моргнуть не могу. Спаситель подходит ко мне, я вижу только его серые кроссовки и черные джинсы. Приседает передо мной, сбрасывает на пол кожаные перчатки, берет в руки мою голову и кладет на свое плечо. Сознание медленно уплывает, окутанное знакомыми ароматами морского бриза и краски. Горечь и тоска обжигают грудь. Предсмертные бредовые обонятельные галлюцинации….
От кромешной тьмы меня отделяют мерцающие перед глазами радужные блики. Острая игла снова вонзается в шею. И в этот раз мне по-настоящему больно. Мне даже кажется, что я слышу и чувствую шипение, с которым содержимое шприца попадает в вену. Я захлебываюсь оглушающей пронзительной болью, сжигающей изнутри, словно миллионы огненных языков пляшут на моей коже. Я мысленно стону, бессильно пытаясь сопротивляться невыносимой агонии, сотрясающей мое тело. Мужские ладони гладят меня по спине, утешая, успокаивая, но не снимая боль. Я одна сплошная пульсирующая кровоточащая рана. Стискиваю зубы до скрежета, прикусывая язык и обливаясь слезами; радуюсь, корчась в муках, что, вообще, способна что-либо чувствовать. Я так хочу жить, так мучительно сильно хочу жить.
Тепло незнакомца проникает в мое окоченевшее скрюченное тело, и запах… Я пытаюсь вскинуть голову, мне кажется, что я смогу, но в этот момент он дотрагивается до моего затылка, расстёгивая замок маски, бросая ее на пол с глухим звуком, а потом так же резко срывает с меня колье, швыряя следом. Мужские пальцы в моих волосах ощущаются так правильно, так приятно. Комок в груди взрывается надрывными рыданиями, и я заливаю рубашку своего спасителя слезами, пока он бережно закрывает мои плечи кожаной курткой. Я снова прохожу все стадии возвращения чувствительности после полного онемения: судорожная дрожь, колющие мышечные спазмы, сотни одновременно впивающихся игл в покрытое горячей испариной тело. Но если в первый раз я чувствовала боль и холод, то сейчас каждая моя клетка горит ярким пламенем.
– Горячая, у тебя жар. Но живая – это главное, – произносит мужчина, и я цепенею, мгновенно узнав голос. Мысли беспомощно мечутся в кромешном хаосе и прострации. Я сошла с ума или брежу, или умерла и оказалась там, где совсем недавно блуждали мои воспоминания. Он не может быть здесь. Он умер. Сгорел в мечети вместе с моим отцом и братьями, и сотнями невинных прихожан. Сердце надорвано колотится в груди, когда призрак берет в ладони мое лицо и запрокидывает так, чтобы я могла увидеть его.
– Престон, – потрясенно срывается с моих губ слабый шёпот. Синие глаза неотрывно смотрят в мои, губы плотно сжаты. Престон… В висках набатом бьёт головная боль, пока я мучительно пытаюсь собрать осколки головоломки. Я не понимаю…
